Вздыбленная Русь - читать онлайн книгу. Автор: Борис Тумасов cтр.№ 27

Князь Василий Васильевич злился. Вишь, приплели Шуйские, что они от кесаря Августа начало ведут. В таком разе они, Голицыны, от князя Гедимина...

Случалось, спорили князья, чей род древнее, приписывали были и небылицы, а истина в одном: корни Шуйских Александру Ярославичу Невскому уходят, а Голицыных — Дмитрию Ивановичу Донскому...

В разговоре с Молчановым князь Василий Васильевич скрыл тайные мысли, посулив, коли Шуйского прогонят, помочь Димитрию в Москву вступить.

Нахлобучив соболью шапку по самые брови и кутаясь в лисью шубу, Сапега вышел из просторной избы. Едва порог переступил, как мороз перехватил дыхание. Воевода прикрыл рог меховой рукавицей.

Деревья в серебристом инее, блестит до боли в глазах лёд на озере, а крепостные стены и башни, церкви и монастырские постройки в синей дымке. Красное, морозное солнце поднималось над лесом.

Сапега смахнул выдавленную холодом слезу, постоял чуть-чуть и отправился на батареи. Припудренные инеем, сиротливо стоят пушки, рядом — припущенные снегом горки ядер. У костра отогреваются караульные. Пустынно в лагере, шляхта и казаки попрятались по избам и землянкам, а лошадей завели в клементьевскую церковь.

Беспечность в лагере пугала Сапегу. Стоит стрельцам напасть неожиданно — не миновать беды.

Из-под ладони Сапега долго всматривался в мощные монастырские стены и башни. На каждой из двенадцати — орудия. А вон и водяная башня, где варят монахи смолу и льют на головы осаждающих. На стенах перекликались дозорные, звонил в лавре колокол, сзывая к утренней. Сапега с раздражением подумал, что ни длительная осада, ни голод не сломили защитников лавры. Сапега снова посылал парламентёров, взывал к разуму воевод Долгополова и Голохвостова, но те не пожелали вступать в переговоры, а старый архимандрит назвал осаждающих неразумными, сравнив их с тучей, на время закрывшей солнце.

Ответ рассмешил Сапегу: в монастыре хозяйничают голод и мор, то ли ещё станется весной!

С отъездом Лисовского от лавры Сапега решил с приступом повременить и ослабить орудийный обстрел, приберечь пороховые заряды: они понадобятся, когда он, Сапега, назначит час решающего удара А такой наступит, пусть только похозяйничает голодная смерть. У старосты усвятского ещё теплилась надежда, что осаждённые сдадут лавру. Вот тогда он спросит Иоасафа, кто из них неразумный.

Посылал Сапега к стенам монастыря боярина-перемёта Михаилу Салтыкова с дьяком Иваном Грамотиным, те взывали признать царя Димитрия, но монахи речам тушинцев не вняли, а боярина и дьяка обстреляли из пищалей.

Москали — удивительный народ: сопротивляться бесполезно, ан держатся. О том и Лисовский сообщает: возьмёт город, к присяге приведёт, но едва покинет, как сызнова за Шуйского встают. Тушинский царик Скопина-Шуйского остерегается, и не попусту: в Новгороде рать собирается. Но Сапега почему-то уверен: король Карл не даст много рыцарей Москве, Швеции самой они нужны для войны с Речью Посполитой...

В тот час, когда Сапега рассматривал стены лавры и мыслил о своём, Акинфиев с Берсенем открыли кузницу, уголья раздули. Артамошка снег в ведёрке растопил, а Фёдор, разбросав нагольный тулуп, прилёг у горна Совсем плох Берсень, покидает его жизнь. Накануне исповедался Фёдор: чуял, конец рядом. Вздохнул, сказал:

— В чём грешен яз? Разве что желал вольным землю обихаживать, жену заиметь и детишек...

Отвернулся Акинфиев, украдкой стёр слезу, но Берсень заметил:

— Не горюй, Артамошка, рано или поздно, а прощаться с жизнью придётся... Коли встречу на том свете Болотникова, поклонюсь от тебя. — Прислушался: — Кажись, волки воют?

— Нет, то ветер гуляет в башнях.

— A-а... Как жизнь прожил? Да и была ли она, Артамошка?

— Была, Фёдор, и не впустую жил ты, ядрён корень, не перекати-полем тебя по земле гоняло — добра людям искал.

— Пусть меня Всевышний и народ судит...

К полудню Берсеня не стало.

В субботнюю ночь перед Сырной масленой — на Руси сыропустной звали — до самого рассвета Голицын не сомкнул глаз. Всякие кошмары снились: то в ссылку его увозят, а то ещё хуже — из пыточной на казнь волокут. Все, какие знал, молитвы сотворил князь, ан бесполезно. Василий Васильевич себя на чём свет бранил: зачем с заговорщиками связался? Вишь, царства взалкал!

С вечера зашли Грязной и Сумбулов, объявили: завтра после заутрени начнут.

— Ты, князь Василий Васильевич, подмогай. Коли чего, холопов выставь.

Посмотрел Голицын на окошко: засерело небо. Покликав челядинца, принялся облачаться. Конечно, Василий Васильевич своим холопам ничего не наказал: ещё неизвестно, к кому перетянет...

По улице Голицын шёл не торопясь, важно выпятив распущенную бороду, опираясь на посох. Обгонявшие мужики кланялись князю. Нос у Василия Васильевича покраснел от мороза, под катанками снег поскрипывал, однако под длинную, до пят, соболиную шубу холод не доставал.

Насупил брови Голицын, глаза опустил — никого не замечал.

В Китай-городе лавкам тесно, стоят в беспорядке, деревянные, малые, в иной и купцу с товаром не развернуться. До смуты в Китай-городе торг кипел бойкий, гости со всех земель приезжали и приплывали, не то что ныне.

Голицын в Китай-город вступил, когда ещё ни одна лавка не открылась. Опущены железные решётки, навешаны хитрые замки. Расходились караульные, уводили лютых псов. Те рычали, рвались с поводков.

На Соборной площади Кремля редкий люд расходился по церквам. Голицын направился в Благовещенский собор. Тревога не покидала его и в час службы... Поблизости молились Куракин и Лыков с семьями, позади стояли Иван Никитич Романов с боярыней, а впереди, у самого алтаря, — царёвы братья Дмитрий и Иван с жёнами, ещё не ведая, что случится вскорости.

А на торгу уже толпа. Грязной с Сумбуловым и иными московскими и рязанскими дворянами, пошумев, рванулись в Кремль с криком:

— Не желаем царём Шуйского, прогоним Василия!

— Голодом заморил, до самой Москвы воров допустил!

— Люди, где патриарх? Нехай отречение у Василия примет!

— Созывай бояр!

К Голицыну тихонько подступил князь Гагарин, шепнул:

— Народ возмутился!

А у самого губы трясутся, побледнел. Куракин покосился. Гагарин вышел, но Голицын не спешил. Когда же на площадь выбрался, толпа уже вела патриарха, бранилась, пинала Гермогена.

— Прими отречение от Шуйского! Не желаем его на царстве!

Перепуганные бояре из собора не высунулись. Те, какие в передней дворца топтались, успели по домам разбежаться, а оттуда нарядили гонцов в полки, что стояли на Ходынке, дабы они торопились в Москву люд смирить.

Тянет толпа патриарха, седые космы растрепались, шёлковая ряса по шву лопнула. Грязной с какого-то мужика тулуп сорвал, накинул Гермогену на плечи: