Блаженные похабы - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аркадьевич Иванов cтр.№ 44

Страница

Это поведение Максима два его агиографа обосновывают по-разному: Нифонт – желанием скрыть свои подвиги³⁷, то есть в духе раннего юродства, а Феофан – как продолжение предыдущей провокации. Уже из данного разнобоя с несомненностью явствует: отношение общества к юродству было весьма неоднозначным. Когда на Афон прибыл знаменитый исихаст Григорий Синаит, то старцы рассказали ему о Максиме, “его божественном житии, притворной глупости и неблудных заблуждениях (ὑποκρινομένην μωρίαν καὶ πλάνην τὴν ἀπλανῆ)”³⁸. Григорий велел его отыскать и привести. “Спрошенный [о своем житии], Максим непритворно (ἀνυποκρίτως) отвечал так: “Прости, отче, я – тронутый”. А старец: “Оставь это наконец! Ради Господа, расскажи о своей добродетели”³⁹. Максим поведал ему обо всем, включая “притворную глупость и юродство (ὑποκρινομένην μωρίαν καὶ σαλότητα)”, но Григорий убедил Максима отказаться от юродства.

Житие Максима – последний византийский текст, в котором слово “юродство” употреблено терминологически, однако сам святой не именуется σαλός⁴⁰.

Сильвестр Сиропул в своем шаржированном описании греческой делегации на Ферраро-Флорентийском соборе упоминает об одном грузинском епископе, который “роздал свои одежды и ценности беднякам, прикинулся безумным (ἑαυτὸν δὲ ἐποίησεν ἔξηχον) и некоторое время блуждал в одном хитоне, как сумасшедший и двинувшийся рассудком (ὡς παράφρων καὶ πλανώμενος), а затем тайно уехал, и мы о нем больше не слышали; мы все думаем, что он где-то скончался плохой смертью”⁴¹. Чем бы ни было обусловлено юродствование этого человека, Сиропул явно подразумевает, что подобное поведение должно вызывать смех и осуждение у читателя.

V

Любопытным примером встречи двух парадигм юродства, греческой и русской, является служба в честь московского святого Василия Блаженного (см. ниже, с. 227), написанная греческим иерархом Арсением Элассонским, поселившимся в Московии. В составе константинопольского патриаршего посольства Арсений присутствовал в Москве при канонизации Василия в августе 1588 года, но служба святому была написана им позднее, между 1595 и 1598 годом⁴², уже когда он поселился на Руси. Написанная по-гречески, служба предназначалась для соотечественников Арсения и была им послана в монастырь Дусику (Трикала). Так автор хотел ввести русского святого в сонм его византийских “коллег” и неизбежно стилизовал своего героя по греческому образцу. Поэтому с самого заголовка служба переполнена ссылками: “Василия, воистину подражавшего нравами Симеону, Христа ради Юродивому (τοῦ ὄντως διὰ Χριστὸν σαλοῦ Συμεὼν τούς τρόπους μιμουμένου)”⁴³. Василий Блаженный, каким он предстает из русского фольклорного жития (см. с. 245), по своей агрессивности весьма напоминал Симеона Эмесского, но официальное его житие представляет святого довольно бледно и сглаженно. Точно так же “приглаживается” Василий и под пером Арсения, да и сами столпы византийского юродства, Симеон и Андрей, выглядят у него обычными аскетами: “Ты, триблаженный, явился новым Симеоном и Андреем, нравам которых ты подражал во всем, в посте и наготе”⁴⁴. Дальше Арсений вновь возвращается к этой теме, но, хотя список подвигов и возрастает, в нем по-прежнему не оказывается ни одного специфически юродского: “Ты подражал нравам Симеона и Андрея, Христа ради юродивых, тщательно соблюдая пост, воздержание и молитву, ложем имея землю, проводя жизнь в бездомности, переходя с места на место, ничего не приобретя, ни сумы, ни посоха, ни чего-либо другого из того, что [обычно] для людей”⁴⁵.

Даже такой важнейший для русских изводов жития Василия мотив, как дерзкое поведение святого в присутствии царя, выглядит у Арсения совершенно трафаретно: “Часто от царя и вельмож ему давали роскошные одеяния и кушанья… он же, хоть и принимал это, но не пользовался, а разбрасывал по площади во имя просящих [подаяния]. Сей Божий человек ел очень мало, только чтобы удовлетворить телесную потребность”⁴⁶. Пожалуй, единственный мотив данной службы, который хоть как-то напоминает юродивого, это стойкость святого “к морозу и жаре”⁴⁷.

В греческих землях, захваченных османами, Андрей Юродивый оставался почитаемым святым, и его житие переписывалось вновь и вновь. В XVI веке в афонской обители Ватопед была создана служба, в которой к Андрею с мольбой обращаются “толпы монахов”⁴⁸. Таким образом, юродство на своем закате “вернулось” в монастыри, из которых некогда вырвалось в мир.

В Новое время греческая церковь прославила нескольких святых, чье поведение иногда напоминало юродское. Например, православный юноша Александр родом из Фессалии в конце XVIII века обратился в ислам, совершил хадж, вступил в мусульманский орден дервишей и в течение восемнадцати лет странствовал по Османской империи, обличая турецкие порядки (благо статус дервиша давал большую свободу, ср. с. 279) и “юродствуя”; в 1794 году, оказавшись на Хиосе, Александр Дервиш стал ходить на христианские богослужения, не снимая своего суфийского одеяния. В конце концов он сбросил чалму, объявил себя христианином и был казнен⁴⁹. Несколько позже, в 1813 году, некий Ангелис из Аргоса перешел в ислам, после чего помешался, был сослан на Хиос, но и там продолжал вести себя странно, иногда заходил в христианские церкви и плакал, прося помочь ему совершить подвиг; в конце того же года Ангелис провозгласил себя христианином и был казнен⁵⁰. В обоих случаях перед нами примеры не столько религиозного, сколько, если угодно, “психологического” юродствования, вызванного отступничеством, угрызениями совести, разрывом с привычной средой, неспособностью влиться в чужую и мучительными колебаниями людей, решающихся на подвиг. Если и рассматривать Ангелиса и Александра как юродивых, то не как христианских, а уж скорее как мусульманских (о которых см. ниже) – ведь они подрывали исламский истеблишмент⁵¹.

Само слово σαλός умерло в литературном греческом языке, но продолжало жить в языке народном. В современных новогреческих говорах σαλός сохранилось как реликт почему-то лишь в северном ареале: в Фессалии⁵², Понте⁵³, Эпире⁵⁴, Македонии⁵⁵. Отдаленным отзвуком юродства можно признать наблюдаемую в греческих деревнях примету, что встреча с сумасшедшим есть предзнаменование удачи, – это поверье тем более характерно, что в античной Греции все обстояло наоборот⁵⁶.

Страница