Блаженные похабы - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аркадьевич Иванов cтр.№ 43

Страница

Это житие выглядит, пожалуй, чересчур “барочным”, чтобы его можно было признать подлинно византийским; впредь до научной публикации текста мы воздержимся от суждений о нем – для наших целей достаточно указать на то, что юродивый в нем не агрессор, а простец и близок Христу как раз своим безмерным простодушием. Обычно именно юродивый видит Бога там, где его не видит никто, – здесь же ситуация как раз обратная: настоятелю понятно, с кем беседует юродивый по ночам, но сам герой этого не понимает. Царство Божие принадлежит Феодору по праву его простодушия²⁶. Во-вторых, интересно, что перед нами путь, обратный пути Симеона Эмесского: не из монастыря в город, а из города в монастырь. Видимо, это соответствовало общему вытеснению юродивых из городской жизни.

Поздневизантийское юродство так или иначе связано с Афоном. Среди документов Вселенского патриархата за 1350–1363 годы есть один, коим очищается от всех обвинений некий афонский игумен Нифонт²⁷. Обстоятельства же, которые послужили причиной наветов, изложены так.

Ясно, что дело было более сложным, чем это пытается представить автор документа, – целая группа монахов вряд ли могла вести себя еретическим образом без ведома или даже благосклонности игумена, так что гонения на юродивых и традиционные обвинения в мессалианстве (ср. с. 145) явно были следствием очередного устрожения официальной позиции. Кстати, в “мессалианской” практике обвиняет исихастов и Никифор Григора:

Другой противник исихазма, Григорий Акиндин, в письме от 1345 года пишет о “скандальном поведении на Святой Горе и в Фессалонике” некоторых “мессалиан”; по его словам, многие “монашествующие фигляры (σατυρικοὶ καὶ μονάζοντες)” были высланы с Афона³⁰. Трудно сказать, действительно ли исихасты вели себя на публике вызывающе или это противники “подгоняли” их под стереотип мессалианства, но в любом случае коллективное юродствование – уже не юродство.

IV

Самым последним византийским юродивым надо признать Максима Кавсокаливита (ум. 1365). Это был знаменитый афонский отшельник, встречи с которым искали многие. Сохранились четыре жития святого, написанные в конце XIV – начале XV века³¹. Сравнение двух главных текстов (BHG, 1236z–1237) показывает, что отношение агиографов к эксцентричным выходкам святого сильно разнилось³². Если один из них, иеромонах Нифонт, рисует Максима как строгого отшельника и умалчивает о доафонском периоде его жизни, как и о юродстве вообще, то второй, проигумен Феофан, прямо пишет, что Максим уже с детства “прикидывался безумным перед родителями”, а позднее, перебравшись в Константинополь, “он всем казался сумасшедшим (ὡς ἔξηχος), да, возможно, он и сам прикидывался безумным, наподобие того великого Андрея Христа ради, поэтому все подозревали, что и Максим разыгрывает глупость ради Господа. Все очень дивились на него, скорее чем рассматривали как юродивого (σαλὸν) и дурака”³³.

Интересно сравнить с этим текстом Феофана два последующих жития Максима, не имевших, скорее всего, собственных источников о святом: согласно Иоанникию Кохиле, писавшеему на рубеже XIV–XV веков, Максим “казался большинству каким-то пугалом: с непокрытой головой, босыми ногами, прикрывавший тряпицей лишь срамные части тела, не имевший ни дома, ни постели… он жил в многолюдном городе, облачившись в мудрую глупость… Изображая это юродство (σαλείαν ὑποπλαττόμενος), он стремился укрыться ото всех, но не преуспел”³⁴. А вот согласно Макарию Макрису, писавшему в начале XV века, Максим в Константинополе “разыгрывал глупость, не прибегая к отвратительным и гадким поступкам, как это делают некоторые (Οὐ τοῖς αἰσχροῖς ὥσπερ ἔνιοι καὶ φαύλοις ἐπιτιθέμενος ἔργοις καὶ λόγοις)… нарушающие безопасность чувств, открывающие страстям путь в цитадель своего разума и предающие залог собственного спасения… но лишь настолько, чтобы оставаться чужаком и нищим и не казаться чем-то, что назвали бы священным (μηδέν ὅ φασιν ἱερὸν δόξαι)”³⁵. Если Иоанникий усиливает апологетическую линию Феофана, то Макрис, наоборот, всячески старается защитить святого от подозрений в юродстве. Для нашего последующего разговора о сложных взаимоотношениях “похабов” с правителями на Руси полезно отметить, что император пригласил Максима во дворец, но придворные брезгливо отнеслись к необразованности юродивого, а он ушел, обозвав их слабоумными, “и более ноги его во дворце не было”.

Позже, уже на Афоне, монахи с подозрением отнеслись к дару Максима общаться с Богородицей и изгонять бесов.

Из-за этого к нему пристала кличка “тронутый” (τῆς πλάνης τὸ ὄνομα)… Все его гнали и ненавидели, словно тронутого (πλανημένον). А он, сей неколебимый светоч, и это принимал, радуясь тому, что его называют тронутым… и даже постоянно прикидывался тронутым (ὑπεκρίνετο οὗτος ὡς πλανημένος), когда с кем-нибудь разговаривал, и придуривался (ἐμώραινεν), дабы изничтожить в себе кичливое желание нравиться людям… По этой же причине он часто ставил хижину – и тут же ее сжигал огнем, что странно для монахов… Поэтому неколебимого праведника называли тронутым. Те, чьи помыслы коснеют в земных делах, дали ему кличку “Кавсокаливит” [сжигающий хижину], не видя сиявшей в нем божественной благодати Духа³⁶.

Страница