Блаженные похабы - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аркадьевич Иванов cтр.№ 45

Выживанию юродства на Афоне⁵⁷, видимо, способствовало русское влияние. Так, болгарин Анфим Симонопетрит, начавший юродствовать в 1841 году, был опознан в качестве “похаба” иноками русского Пантелеймонового монастыря⁵⁸. Время от времени те или иные монахи различных афонских обителей впадали в юродство до недавних пор⁵⁹. В течение ХХ века в Греции на местном уровне получили какую-то известность не менее девяти юродствовавших эксцентриков, но официальная церковь не признала никого из них⁶⁰.

I

О том, как распространялось юродство в сопредельные с Византией страны, данных почти нет. Например, хотя армянские синаксари и рассказывают о Симеоне Эмесском, его образ по возможности “причесан”: в житии нет ни сексуальной провокации, ни дефекации, а в женскую баню герой отправляется лишь потому, что там вода горячее¹. В грузинской церкви почитался некто Георгий Салос, но о нем абсолютно ничего не известно². Кроме того, в одной грузинской хронике начала XIV века единожды упомянут монах Гареджского монастыря Пимен Салос, который в царствование Димитрия Самопожертвователя (1125–1154/1156) обратил в христианство лезгин³, – но миссионерство, пожалуй, нельзя назвать характерным юродским поведением. Больше напоминает юродивого другой грузинский святой, Евлогий Пророк, иначе Салос, который сопровождал царицу Тамару и своими странными ужимками предсказал победу грузинского войска над турками⁴. Однако в древних святцах этот персонаж не фигурирует.

В румынской традиции юродство не зафиксировано вовсе, а жития византийских “похабов” были переведены очень поздно⁵.

Южные славяне должны были узнать о юродстве довольно рано, как в ходе интенсивных личных контактов с Империей, так и при переводе византийских сочинений. Здесь нужно сказать несколько слов о том, какими терминами славяне описывали юродство. В отличие от амхарского, грузинского или даже латинского языков, старославянский не только заимствовал греческое слово σαλός, но и создал свою собственную терминологию.

Видимо, самым старым было обозначение буй (буякъ, буявъ), которое употреблено в древнейшем кирилло-мефодиевском переводе Послания к Коринфянам (в последующих редакциях оно постепенно вытесняется словами оуродъ, оуродив, юродивый)⁶. Слово буй использовалось в прямом значении “глупый”, но также и в терминологическом словосочетании “юродивый Христа ради”⁷ как южными, так и восточными славянами, ср. в первой русской редакции жития Василия Нового (XII в.): “Иже оуродьствомъ моудраго злобоу побѣдиша, ибо в соуетнѣмъ мирѣ семъ боуи себе Хã ради створивше… посмѣхъ быша…”⁸ Кроме того, древнерусский ареал имел свою специфику: здесь было в ходу слово, не пользовавшееся широким распространением у других славян, – похабъ (от “хабити” – “портить”). Именно оно почти повсеместно стояло в протографе древнерусского перевода жития Андрея Юродивого, и лишь позднее в процессе переписывания и редактирования (в том числе сглаживания) текста было во многих местах заменено на оуродивъ (оуродъ). В целом, разумеется, эти два слова выступают как синонимы и взаимно заменяют друг друга в разных рукописях⁹. Заметим, кстати, что и μωρός, и σαλός равно переводились и как “похаб”, и как “оурод”.

Однако именно слово оуродъ в конце концов стало наиболее употребительным обозначением специфического христианского подвига. Юродивый (по-древнеславянски – уродивый или просто урод¹⁰) – это по первому своему смыслу тот, кто “родился неправильно”, будь то в физическом или умственном отношении. Это слово фигурирует в переводе Пандектов Антиоха (XI в.): “Мы оуроды Xã ради” (л. 56)¹¹; в переводах Синайского патерика (XI в.): “зьряще же бе акы оуродъ” (л. 79об.; л. 145); в Мстиславовом Евангелии (начало XII в.): “оца нашего Сумеона оуродиваа Хã ради” (л. 202а)¹²; в переводе Пандектов Никона Черногорца (славянская рукопись 1296 г.): “оуродъ себе створити” (л. 13; ср.: Пандекты XIV в., л. 28а) и т. д.¹³ В XVII веке значения разделились¹⁴: “урод” стало обозначением врожденного калеки, а “юрод” – безумца, в том числе и притворного.

Вышеприведенными терминами не исчерпывалась славянская синонимия юродства. В древнеболгарском переводе жития Симеона используются также кальки салос и екзих (σαλὸς καὶ ἔξηχος), причем при первом вхождении σαλός глоссируется как “салосъ, сиречь оурод”¹⁵. В древнерусском переводе жития Андрея, где встречаются слова несмысленъ (несмыслъ), боголишь (боголишень, боголишивый), дважды употребляется и салос, а в одной переводческой глоссе сказано: “Где хощеть быти салос и езихос, иже есть похабъ и боголишь”¹⁶. В русском языке слово салос сохранилось до позднего времени в качестве книжного (ср. ниже, с. 203).

Чуть в стороне от этого синонимического ряда стоит многофункциональное слово блаженный. Оно применялось и для замены общего греческого термина μακάριος¹⁷, означавшего просто “святой”¹⁸, и, более конкретно, для описания некоторых “тайных слуг Господа” (см. с. 45), например Никиты Царьградского, хартулярия из одной византийской “душеполезной истории” (BHG 1322е), и, в-третьих, для обозначения ряда западных святых вроде Иеронима и Августина (этот последний класс приравнивается к католическому статусу beatus). Но за пределами любых классификаций все равно остаются некоторые святые вроде “блаженной” княгини Ольги. Православная церковь не имеет твердого определения для этого статуса¹⁹. Нас, конечно, интересует вопрос, почему стали называть “блаженными” юродивых, тем более что среди множества определений это – единственное изначально позитивное. Нельзя исключить, что на “похабов” распространилось определение “тайных слуг”. Существует также вероятность, что “блаженными” юродивые стали в порядке аллюзии на начало Нагорной проповеди: “Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное” (Мф. 5:3). Возможно, что это произошло из-за особенностей самого слова “благо”: своим христианским значением оно как бы “село” на языческое. “Благое” было оприходовано христианами именно потому, что оно передавало идею самого прекрасного, что мог вообразить себе язычник, – всего вкусного и жирного, и хотя семантическое развитие пошло дальше, призвук старого значения остался. Позднее слово было переосмыслено уже в христианских категориях как нечто скоромное и, далее, попросту “неправильное”, “антикультурное” и т. д. – отсюда и развиваются в славянских языках такие слова, как “благая (бешеная) собака”, “благовать (заниматься чем-то предосудительным)”, “кричать благим матом” и пр. Все эти значения не могут быть истолкованы как позднейшее отрицательное переосмысление юродства, а являются следами древнейшего семантического пласта²⁰. Если это так, значит, для двусмысленного подвига было выбрано слово, само обладавшее некоторым оттенком амбивалентности. Наконец, последняя гипотеза: в слове “блаженный” перемешались производные от двух разных корней, “благо” и “блазн”. Последний имеет во всех славянских языках весьма богатую и разветвленную деривацию. Глагол blazniti в словенском значит “вести себя безрассудно, нести вздор, бредить, браниться, богохульствовать”, в чешском “быть не в своем уме”, в польском “делать посмешищем, компрометировать”. Русское “блажить” значит не только “возносить, величать” (от корня “благо”), но и “дурить, проказить, сумасбродить, нести вздор, сходить с ума” и т. п. (от корня “блазн”). От этого корня происходят “блазенство” (шутовство, гаерство), “блажь”, “соблазн”. Нельзя не признать, что все вышеперечисленные значения весьма подходят юродивому. Быть может, по удивительной прихоти славянского языка в описании “похаба” удачно наложились друг на друга два значения, к которым и должен сводиться этот феномен.