Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 152

Возможно, тот случай стал единичным; с другой стороны, нельзя сбрасывать со счетов, что такие важные сведения чаще могли передавать устно или в письмах, которые не сохранились.

Несомненно, между политической деятельностью английских Ротшильдов и их французских кузенов прослеживаются параллели. Как не уставал замечать Альфонс в своих письмах, политическая обстановка во Французской республике была совершенно иной, поскольку там и левые и правые занимали более крайние позиции, чем в Великобритании. Более того, французские Ротшильды выработали гораздо большую степень идеологической нейтральности (или гибкости) в результате частых смен режима, которым они были свидетелями. В глубине души Альфонс и его братья, как их мать, были сторонниками Орлеанского дома; в их письмах достаточно часты одобрительные предположения о реставрации монархии. Но, подобно их отцу, они были вполне готовы работать и с политиками-республиканцами. Зато они проводили различие между умеренными или консервативными республиканцами и радикалами, или «красными». Они не жалели, когда в 1873 г. Тьера на посту президента республики сменил маршал Мак-Магон, и сокрушались из-за падения Мак-Магона четыре года спустя, после неудачного переворота 16 мая. В то же время последовавшая за тем победа республиканцев на выборах оживила в памяти Альфонса воспоминания о Парижской коммуне. Альфонса успокоило лишь то, что в декабре министром финансов стал их старый друг Леон Сэй. Хотя готовность Сэя напрямую продавать новые трехпроцентные рентные бумаги широкой публике сокращала их традиционную комиссию за андеррайтинг, Ротшильды стали прекрасными подписчиками. Так же поддержали они государственный заем середины 1881 г., подписавшись более чем на 100 млн франков ^[185].

Если «почтение» к земельной собственности в глазах Натти было краеугольным камнем консерватизма, французские Ротшильды приписывали такую же значимость частным французским железнодорожным компаниям, в которых у них, разумеется, по-прежнему имелись крупные пакеты акций. В начале 1870-х гг., когда строились многочисленные новые линии, Альфонс беспокоился, что Северную дорогу обойдут в пользу других компаний. Позже ему не давала покоя более серьезная угроза национализации железных дорог — такая угроза существовала начиная с 1848 г. Как и в Англии, «социализм» стал символом насильственного вмешательства государства в до тех пор неограниченные права собственности.

В таком свете следует рассматривать отношение Ротшильдов к Леону Гамбетта, республиканцу и герою войны 1870 г. Ротшильды готовы были поощрить Гамбетта, несмотря на его репутацию «разбушевавшегося безумца», восходящую к Бельвильской программе 1869 г., если он сосредоточится на том, чтобы у Франции появилась имперская политика. Сохранился знаменитый отчет об ужине в годы краткого премьерства Гамбетта (1881–1882), на котором видели его и Альфонса, когда они «дружески беседовали в алькове у окна, два правителя — Гамбетта, действительный повелитель Франции, и Ротшильд… Гамбетта хотел провести военно-морскую демонстрацию: послать пять канонерок в порт Тунис. Пяти экипажам следовало высадиться на берег и вежливо сказать бею: „Примите протекторат или уходите“. Все было сделано за 24 часа… Потом заговорил Альфонс де Ротшильд; он обладал вполне компетентными сведениями об итальянских и английских политиках. Гамбетта слушал со смесью восхищения и изумления: он не подозревал, что Альфонс де Ротшильд обладает таким развитым и живым умом. Они обсудили Депретиса, Каироли, Селлу, Дизраэли, Гладстона, Криспи, Хартингтона, Гранвиля… [Когда подошло время тостов,] Гамбетта выпил „за восстановленную Францию!“. Альфонс де Ротшильд провозгласил ответный тост: „За человека, который ее восстановит!“ Его слова могли с таким же успехом относиться к [генералу де] Галифе, как и к Гамбетта. Но Гамбетта, не колеблясь, принял их на свой счет. Несколько секунд он думал над подходящим ответом, который никак не приходил ему в голову, а затем ответил очень простодушно: „Ах! Я бы с радостью“. Если бы только избирательный комитет Бельвиля был там и видел своего Гамбетта в обществе этих принцев и маркизов».

Соль этой истории, конечно, в предположении, будто Гамбетта, придя к власти, стал предателем. Однако внутренняя политика Гамбетта, хотя ее нельзя назвать социалистической, была не так приятна Ротшильдам, как завоевание Туниса. Во-первых, Гамбетта обдумывал крупную операцию по обмену пятипроцентных рентных бумаг на сумму около 6 млрд франков. Оппозиция «высоких банков» проявилась в том, что Сэй отказался принимать портфель министра финансов в правительстве Гамбетта. Более того, согласно полицейским рапортам, в декабре 1881 г. Альфонс говорил журналистам: «Мне нужна решительная кампания; необходимо уничтожить Гамбетта до того, как он уничтожит нас». Мы уже видели, какой вклад в это уничтожение внес крах «Юнион женераль». Во-вторых, Гамбетта, похоже, собирался в той или иной степени национализировать железные дороги. И только после его ухода было достигнуто соглашение, по которому компании получили еще 30 лет до того, как государство применит свое право выкупа веток. Политик левого толка вроде Гамбетта, возможно, был почти так же, как и политик правого толка, настроен вести империалистическую политику; но Ротшильды, главным образом по внутриполитическим причинам, предпочитали, чтобы их империализм был консервативным. С другой стороны, они — и не без оснований — настороженно относились к шовинистическим тенденциям правого крыла. Им не нравилась агитация в поддержку генерала Буланже после его отставки с поста военного министра в мае 1887 г., в которой (как до того в бонапартизме) сочетались внутриполитический радикализм и внешнеполитическая агрессивность, которая, по мнению Ротшильдов, не соответствовала силам Франции; они стали личными банкирами «никудышного» и «некомпетентного» генерала лишь в 1889 г., после его падения.

Судя по всему, французские Ротшильды более настороженно, чем их британские родственники, отнеслись к росту профсоюзов и социалистических партий, хотя их взгляды, скорее всего, отражали бо‡льшую историческую восприимчивость Франции революционной политике. В 1892 г. Эдмонд встревоженно писал о все более громогласных нападках социалистов на «плутократию» и предупреждал о грядущей «анархии», а Альфонс предсказывал, что «социалистическая эпидемия» во Франции будет куда опаснее, чем в Англии. Обсуждая в 1892 г. трудовые отношения с Розбери, Альфонс подчеркивал, что он против любого вмешательства государства в трудовые конфликты. Очевидно, Розбери он считал некоей загадкой, так как после беседы написал: «В нашей стране нет радикалов, которые живут в огромных замках с годовым доходом в 100 тысяч фунтов». «Лично я, — говорил Альфонс журналисту Жюлю Юре в 1897 г., — не верю в это рабочее движение: я считаю, что, вообще говоря, рабочие вполне довольны своей участью, они вовсе не жалуются и нисколько не интересуются тем, что называется социализмом. Конечно, есть смутьяны, которые любят пошуметь, чтобы привлечь к себе последователей, но они не обладают ни властью, ни влиянием на честных, разумных, трудолюбивых рабочих. Нужно различать хороших и плохих рабочих. Ленивые и неспособные выступают за восьмичасовой рабочий день. Другие, серьезные отцы семейств, хотят работать достаточно долго, чтобы заработать на себя и на свои семьи. Но если всех обяжут работать всего по восемь часов в день, знаете, что сделает большинство из них? Они начнут пить!.. Чего еще вы от них ждете?»