Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - читать онлайн книгу. Автор: Найл Фергюсон cтр.№ 153

Возможно, Юре исказил слова Альфонса, но, судя по его письмам в Лондон, примерно так он и думал: он был сторонником бескомпромиссной, если не сказать грубой, политики невмешательства по отношению к рынку труда того рода, какой привычно выражали многие промышленники того периода. Такие же распространенные взгляды Альфонс выражал, защищая экономическое неравенство: «Я никогда не понимал, что имеют в виду под „высокими банками“. Что значит „высокий банк“? Одни люди богаче, а другие беднее, вот и все! Одни сегодня богаче, а завтра станут беднее… Никто не застрахован от таких изменений — им подвержены все без исключения! И никто не может похвастать, будто ему удалось этого избежать. Что же касается скоплений капитала, в обращении находятся деньги… [которые] приносят плоды. Это богатство стран! Если их спугнуть или угрожать им, они исчезнут. И в тот день все будет потеряно. Настанет конец процветанию страны. Капитал — это труд! Если не считать нескольких несчастных исключений… каждый человек… имеет ту долю доступного капитала, какой измеряются его ум, энергия и усердие».

Эта самодовольная апология красноречиво свидетельствует об общественной и политической изоляции Ротшильдов после наступления нового века — а с ним и новой эпохи, когда политическую власть уже не удавалось ограничить пределами столовых закрытых клубов и загородных домов.

В 1889 г. канцлер казначейства Джордж Гошен решил конвертировать трехпроцентные консоли на сумму в 500 млн ф. ст. в 2,5 %-ные — операция включала почти половину государственного долга. Конверсия как будто символизировала виток эффективности, утвердившейся в Великобритании, в соответствии с которой имперская экспансия сочеталась с фискальной экономией. Поскольку государственный долг неуклонно падал, приближаясь к самому низкому абсолютному уровню после Наполеоновских войн, создавалось впечатление, будто в Викторианскую эпоху удалось построить империю, не слишком напрягаясь.

Кроме того, конверсия Гошена подтверждала сохранение господства компании «Н. М. Ротшильд и сыновья» на лондонском рынке облигаций. Хотя Эдуард Гамильтон хранил верность своему прежнему главе Гладстону, став главой казначейства, он без колебаний рекомендовал Гошену «довериться… Ротшильдам», а также Бэрингам. Гамильтон удивился, когда Натти отказался «взглянуть» на предложение казначейства приобрести на 20–25 млн ф. ст. 2, 5 %-ных облигаций всего по 99 с небольшим, заявив, что «возможная маржа прибыли» «совершенно непропорциональна риску», и убедив более сговорчивого Ревелстока настоять на цене не выше чем 97,5. Гамильтону такой подход показался неестественной скупостью — ведь в то время процентная ставка неуклонно понижалась. И лишь год спустя осмотрительность Натти стала вполне понятной.

Историки давно спорят о том, следовала ли в эпоху империализма «торговля за флагом», или все происходило наоборот. В Египте флаг следовал за долгом (хотя долг следовал за торговлей); но переход от инвестиций к интервенции не был неизбежным. На других заморских рынках интересы европейских инвесторов никогда не служили предпосылкой или оправданием введения внешнего политического контроля. Классическим примером может служить Латинская Америка, где, после опубликования «доктрины Монро», европейское имперское влияние стало более или менее «неофициальным» и потому скорее экономическим, чем «официальным» и политическим. (Исключением из правил служили британские, французские и голландские колонии Гайаны.) События 1890 г., когда банк «Братья Бэринг» оказался на грани банкротства из-за аргентинских безнадежных кредитов, иллюстрируют невыгоду неофициального подхода к империи. Будь Аргентина ближневосточным или азиатским государством, ее политическая нестабильность, вполне возможно, вызвала бы политическое вмешательство: его потребовали бы такие крупные держатели облигаций, как Бэринги. Нейтральный же статус Латинской Америки препятствовал такому решению.

О кризисе Бэрингов известно довольно много. Однако, применительно к истории Ротшильдов, необходимо ответить на три вопроса. Во-первых, есть ли правда в утверждениях, ходивших в то время, будто падение Бэрингов вызвано «мановением еврейского пальца», то есть их главных конкурентов, Ротшильдов? Во-вторых, что в конечном счете побудило Натти принять участие в спасении Бэрингов? И в-третьих, почему такая же катастрофа не постигла самих Ротшильдов? Ведь их обязательства перед Бразилией, почти таким же политически нестабильным государством, как Аргентина, вполне сопоставимы с обязательствами Бэрингов перед Аргентиной.

За десятилетия, прошедшие после 1850 г., участие Бэрингов в аргентинских делах неуклонно росло и в целом считалось весьма успешным — прибыли в 1880–1889 гг. в среднем составляли 13 % от капитала, — что к концу 1880-х гг. породило чрезмерную самонадеянность. Многие вокруг них замечали, что собираются тучи. Уже в 1888 г. в «Бэнкерс мэгэзин» выражалось сомнение в стабильности Аргентинской Конфедерации; в «Статисте» предупреждали о «неизбежном» крахе к середине 1889 г. Хотя позже Рэндольф Черчилль утверждал, что Натти (скорее всего, в 1889 г.) говорил ему, будто Бэринги «в полном порядке и с ними ничего не случится», он просто осторожничал, затрагивая щекотливую тему; более того, Ротшильды предвидели кризис Бэрингов по крайней мере за два года до того, как он разразился. Как заметил Альфонс в октябре 1888 г., для того чтобы быть в состоянии обслуживать растущее долговое бремя, Аргентине «придется в самом деле стремительно разбогатеть». Гюстав предсказывал неминуемый «крах аргентинских средств и негативную реакцию на всех остальных рынках» и надеялся — как оказалось, тщетно, — что такая перспектива способна «унять рвение Бэрингов, „Парижского банка“ и прочих в связи со всеми аргентинскими делами». (На самом деле и сами Ротшильды не остались совсем в стороне от Аргентины: в 1889 г. Вильгельма Карла назначили аргентинским государственным финансовым агентом во Франкфурте.) Рост учетной ставки с 4 до 6 %, предпринятый Английским Банком во второй половине 1889 г., сочли признаком «нервозности» со стороны управляющего, Уильяма Лиддердейла, в связи с обстановкой в Латинской Америке. Более того, боясь утечки золота в случае кризиса, Гошен предложил выпустить фунтовые банкноты.

К 1890 г. в портфеле у Бэрингов скопились многочисленные и разные аргентинские ценные бумаги, в том числе много так называемых cedulas, облигаций, выданных аргентинскими банками землевладельцам под ипотечные кредиты. Роковым стал огромный, на 2 млн ф. ст., выпуск акций, который предприняли Бэринги для «Буэнос-Айресской водопроводно-канализационной компании», которая должна была модернизировать городские водопровод и канализацию. Сначала банку не удалось разместить больше чем на 150 тысяч ф. ст. таких облигаций по открытой подписке — несмотря на то, что они прибегли к «рыночным уловкам», которые впоследствии сурово критиковали. В конце 1889 г., приехав в Буэнос-Айрес, Джон Бэринг встревожился, увидев, как медленно продвигаются работы по сооружению нового водопровода. Компания подвергалась яростным нападкам со всех сторон, а домовладельцы избегали платить проценты в твердой валюте, которые должны были гарантировать акционерам приличные дивиденды. Даже если бы политическая обстановка в Аргентине оставалась стабильной, Бэрингов все равно ждали бы неприятности; но в июле 1890 г. разразился кризис. Министр финансов подал в отставку из-за несогласия с инфляционной политикой президента Мигеля Сельмана. Обменный курс резко просел; из-за революции, поддержанной флотскими офицерами, Сельман вынужден был бежать. Впереди маячил призрак «анархии», а вместе с анархией — дефолт.