Сам он еле сдерживался.
— Приведите быстрее дочерей и супруженицу этого нелюдя! Вот вам ножи, — обратился он к отцу и его сыновьям, — вы вольны делать всё что угодно с этим семейством!
— И вы посмеете, смерды?! — закричал уже пришедший в себя боярин.
Но мученики, даже если бы и хотели, не смогли бы отомстить: на это у них не было сил. И вдруг сумасшедшая мать, как кошка, выпустив пальцы-когти, вцепилась в лицо боярина:
— Это тебе за одну дочку, это тебе за другую!
За считанные мгновения лицо Всеслава превратилось в лохмотья, и он окривел. Его домочадцы стояли на коленях, тихо плакали, молились и покорно ждали решения своей участи...
— На верёвку его! — приказал Кистень.
Один из ушкуйников потянул Всеслава за руку и сказал:
— Пойдём, боярин, заслужил ты смертушку, ой, заслужил! Высокородный ты человек и висеть будешь высоко-высоко.
Всеслав, отбиваясь, закричал от боли и смертной тоски:
— Холоп, куда ты меня тащишь?! Не пойду!
— Холоп? — удивлённо переспросил детина и взял Всеслава за горло. — Знай, быдло, никогда Святка не был ничьим холопом и не будет!
Он чуть было не вырвал у боярина гортань. В те жестокие времена нередко изощрялись в казни. Вот и сейчас четыре ушкуйника, набросив арканы на сосну, стали пригибать её. Пятый разбойник, сделав петлю, прикрепил конец к обрубленной вершине.
— Давай, давай быстрее, невмоготу! — кричали остальные.
— А ты, боярыня Всемила, и вы, боярышни, — молвил Кистень, — смотрите на своего мужа и батюшку. За душегубство казним, а потом и до вас доберёмся.
На Всеслава было страшно смотреть. Окровавленный, он должен был умереть с мыслью, что и его близкие примут издевательства и мучительную смерть. Его подвели к согнутому дереву, ушкуйник набросил верёвку — и сосна резко выпрямилась. Смерть наступила мгновенно, верёвка чуть было не оторвала ему голову.
— Ну вот, будешь теперь высоко щапиться
[66], — пошутил ушкуйник. — А что с этими делать-то будем, Кистень?
Тот задумался, потом спросил у толпы:
— Решайте сами, господа хорошие. Издевались над вами — в петлю, не лиходейничали — отпустим на все четыре стороны, но не в боярский дом. Его мы сожжём и золу развеем!
Да отпусти ты их, не виноваты ни боярыня, ни её дочки, — раздался вдруг голос из толпы. — Сами натерпелись от изверга.
— А ин быть по вашему, — сказал Кистень, обернувшись к окаменевшим от страха и горя родным Всеслава. — Уходите отсюда быстрее, пока мы все добрые.
Боярский дом Кистень с молодцами и крестьянами разграбили и сожгли, даже воротин не оставили.
— Вам же здесь, — обратился Александр к семье Дреговичей, — делать нечего, поедемте с нами, а то, чего доброго, князь Суздальский и до вас доберётся. У нас откормим, подлечим, будете мне назваными братьями и родителями.
ПЕРЕД КУЛИКОВСКОЙ БИТВОЙ
Монахи сакрализировали летопись, в частности те места, где описаны приготовления к Куликовской битве.
Бесспорно, велика роль Сергия Радонежского. Но слишком много совпадений: Сергий сказал Дмитрию, чтобы тот шёл смело вперёд и перешёл Непрядву. Неужели сам Дмитрий не смог догадаться, что нужно в первую очередь разбить Мамая, а уже потом Ягайло и Олега Рязанского? И была ли битва на Рождество Богородицы? Далее, есть сомнения относительно того, что Сергий дал Дмитрию двух воинов — Александра Пересвета и Ослябю. Исторические ли это лица? Ведь битва, судя по летописям, началась сразу же после поединка. А были ли они, эти богатыри и поединки? И уже совсем неправдоподобно в некоторых летописях указание на то, что якобы у него вместо копья был посох Сергия Радонежского...
Кроме того, летописи не описывают ни одного поединка перед боем с татаро-монголами, но вот во время Куликовской битвы он якобы состоялся. Думается, это нужно было монаху-летописцу, чтобы усилить значимость Русской Православной Церкви. Трудно представить поединок, когда сражение фактически уже началось: Сторожевой полк, выполнив свою задачу, соединился с Большим полком, и вдруг после этого — поединок... Получается, что ради поединка нужно было останавливать уже разыгравшуюся битву, сдерживать напор наступающих ратников как с той, так и с другой стороны.
Историки в буквальном смысле верят «Задонщине», то есть христианским летописцам, возможно, не понимая, что последние преследовали определённые цели. Несомненно, они писали очень хорошо о Церкви, чтобы укрепить её авторитет.
Дмитрия Донского почему-то часто описывают односторонне — только как смелого воина. И только. Историки часто забывают о его стремлении к власти, не оценивают должным образом полководческий и государственный талант, прекрасные дипломатические способности. Именно это позволило великому князю Московскому создать достаточно сильное централизованное государство, способное вырваться из-под татаро-монгольского гнёта. Искусно применяя где силу, где деньги, играя на чувствах завоевателей, он привлёк часть из них на свою сторону и, порой угрожая этим обособившимся русским князьям, использовал последних в своих целях.
Именно Дмитрий, по мнению Сергия Радонежского, был тем мечом, который не только избавит от страха перед татаро-монголами, но и объединит русичей, объединит все народы, которые населяли Русь, распространит влияние Православной Церкви. Праведный Сергий был провидцем: он знал, что русичи победят, но какой ценой! Он жалел людей, поэтому и предложил вначале великому князю откупиться от Мамая, но Дмитрий воспротивился. Это был звёздный час, когда Русь наконец-то объединилась, и он не хотел его упускать.
Несомненно, важно учитывать и практический аспект: православные иерархи видели, что на них надвигается с Запада другая беда — католичество. Вспомним Ягайло, который ради своих (как он считал государственных) интересов насильно обратил литовскую Русь в римскую веру. Поэтому православные священники торопили освобождение от татаро-монголов — они были в этом крайне заинтересованы.
Никогда не было такого единения на Руси, как во время подготовки к битве с темником Мамаем. Князь Димитрий бросил клич, и все подвластные ему князья выставили дружины. Преподобный Сергий разослал по всем землям своих монахов с призывом к битве. Это было время, когда и смерд, и князь вдруг осознали себя частью великой Руси. Забылись междоусобицы, забылась вечная зависть бедных на богатых. У всех была одна цель — победить!
Хан Узбек, приняв в XIV веке ислам, тем самым посеял раздоры и смуту в огромной татаро-монгольской империи, но главное, ислам поколебал монгольскую веру в Яссу — свод законов, установленный ещё Чингисханом.
Монгольские полководцы придавали огромное значение воинскому духу. В обязанность каждого, даже самого малого командира, входило внушение своим подчинённым превосходства над другими народами, в свою непобедимость. У татаро-монголов, современников князя Дмитрия, была ещё вера во всё это, но значительно подорванная. То есть они напоминали по своей вере прежних русичей, когда среди них было много и христиан, и язычников, что способствовало дроблению Руси. Теперь же, когда христианская религия стала преобладать, она сплотила Русь, подвигла на самопожертвование, русские стали намного крепче духом, чем татары.