Сеть паладинов - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Чубинский cтр.№ 94

— А что ты знаешь о его матери? Кто она?

— Я и этого не знаю! Знаю только, что она гречанка! Что она бывшая невольница какого-то вельможи!

— Бывшая?! И ты, нечестивый грязный пёс, осмелился похи... — проскрежетал зубами смуглый великан, стоявший позади ганзейца, но ганзеец резко повернулся к нему, и тот оборвал себя на полуслове.

Старик закрыл глаза, ожидая новых ударов. Открыл их, когда услышал спокойный, всё такой же бесцветный и бесчувственный вопрос ганзейца.

— И в самом деле. Твой брат лекарь передал тебе османского мальчика, и ты даже не поинтересовался, кто он. Ведь это похоже на похищение, не так ли?

Старик с трудом, преодолевая боль и слабость, покачал головой.

— Нет, это не так.

— Ты хочешь сказать, что ты лично не похищал мальчика? Мы это понимаем. Но ты участвовал. Ты сговорился со своим братом в преступной краже. На земле Великого Господина. Отвечай!

И снова старик покачал головой.

— Нет, я не знаю ничего. Мне сказали, что отец мальчика умер.

— И поэтому ты решил, что вправе увезти мусульманского мальчика в края неверных. Ос... — ганзеец запнулся. — Осквернить его, заставить принять нечестивую веру. Так?

Купец, опустив голову, молчал. Однако немного погодя нашёл в себе силы возразить и попытаться, как он думал, смягчить часть вины.

— Я не считал себя вправе решать. Я следовал указанию его матери. У меня есть бумаги с письмом этой женщины и письмом доктора Еросолино и соглашение с общиной Сибенико о содержании мальчика!

— Значит, у тебя есть бумаги? — сказал ганзеец. — Посмотрим.

Розенберг сделал знак великану, и тот помог старику подняться. Тяжело шаркая, постаревший на сто десять лет, смертельно испуганный старик двинулся мимо страшного «купца» в свой кабинет, почти повиснув на великане. Ганзеец последовал за ними. Кабинет, отделанный в венецианском стиле и по последней моде, с мраморными копиями небольших античных статуй в нишах и картинами на библейские сюжеты, более походил на комнату богатого патриция, нежели купца небольшого далматского городка. Мендерес добрался до роскошного резного комода, выдвинул один из ящиков. Рука его при этом дрожала, он со страхом покосился на ганзейца, вставшего у него за спиной с совершенно бесстрастным лицом.

Он разыскал небольшую кожаную шкатулку, достал из неё свиток плотной бумаги. Сорвал непослушными пальцами тесьму, развернул. Он просматривал документ около полугода назад. Всё было в порядке и полностью соответствовало сданным в общину деньгам. Старый Соломон поступил честно и сделал всё так, как пообещал, как его просили сделать. Да и вообще, жаловаться на содержание мальчика не приходилось. Православные замечательно осуществляли покровительство над ним. Ганзеец, не дожидаясь, вырвал из руки старого купца свиток, сам стал просматривать его.

— Это ваш договор с властями Сибенико? Я вижу тут печати, подписи.

— Нет, нет. С местным православным приходом. Заверено у нотариуса.

— А они знают, кто этот мальчик? — ганзеец пристально посмотрел на Мендереса. И у того вновь мурашки пробежали по коже от этого непонятного, одновременно прозрачно-пустого и оттого неясного взгляда. Однако, привалившись к комоду, он нашёл в себе силы ответить, как ему казалось, правильно.

— Они знают то же, что и я. Они знают только, что он привезён из Турции, что его мать гречанка, а отец — турок.

Оказалось также, что Мендерес оформил опекунство над мальчиком. Ганзеец задумался. Он снова кивнул великану, и тот подвёл старого купца к столу.

— Садись, — сказал ганзеец, а великан подсадил старика в кресло. — У тебя есть бумага и чернила?

— Да, да, конечно, — пробормотал купец, недоумённо глядя на светловолосого.

Тот с самым непринуждённым видом пододвинул к себе стул и сел рядом.

— Достань бумагу, возьми перо, обмакни и пиши...

Под диктовку старик написал, что отказывается от своего опекунства над мальчиком Ильёй, находящимся ныне в православном монастыре Святой Параскевы на острове Лесина в Венецианской Далмации. В этом же письме Мендерес просит передать мальчика подателю письма.

Когда старик закончил письмо и подписал его так, как всегда подписывал, и посыпал песком и подсушил, ганзеец взял письмо себе, перечитал и, удовлетворённый, свернул в свиток и положил в шкатулку со всеми остальными документами. Шкатулку он передал великану.

Внезапно купец заметил, как высокие двери его спальных покоев раскрылись и из спальни, его собственной спальни, вышли слуги Розенберга. Старик вдруг почувствовал приближение смерти.

— Но, — проговорил он, с трудом глотая, чтобы смочить слюной пересохшую глотку, — мой отказ будет недействителен без нотариуса. Мы должны заверить его у нотариуса!

— Так мы и поступим, — Розенберг кивнул и воззрился на Мендереса. Молящий взгляд старика растворился в его прозрачных глазах.

И снова острый, как металлический стержень, палец вонзился старику в печень. Затем его, полуобморочного, подхватили и поволокли в спальню, бросили на большое ложе, накрыли голову пышными подушками. И двое слуг ганзейца навалились на него.

Когда всё было кончено, они вышли из спальни и прикрыли дверь. В этот момент они услышали снизу громкий стук, который уже давно раздавался во дворе. Гости купца забеспокоились.

— Али! — приказал ганзеец одному из подчинённых. — Посмотри!

Тот спустился. Через пару минут он вернулся.

— Ага Рустем, — сказал он, обращаясь к тому, кого купец называл ганзейцем Розенбергом, — там две женщины. Говорят по-гречески. Спрашивают синьора Мендереса и говорят, что он очень захочет их видеть, потому что они от доктора Еросолино.

Водянистые глаза Рустема сверкнули. Он с едва уловимой досадой во взгляде невольно оглянулся на спальню, где осталось бездыханное тело купца.

— Где они? Ты впустил их?

— Разумеется, ага. Но я попросил их подождать во дворе.

— Мустафа! — Ганзеец кивнул, и тёмный мускулистый гигант бросился по лестнице вниз.

Ганзеец сделал едва уловимый знак своим людям. Они понимали его без слов. Они тут же рассредоточились по комнате, подобрались, как леопарды, приготовились. Мустафа быстро вернулся. Один и с обескураженным видом.

— Они ушли! — сказал он.

— Ушли? Не стали ждать?

— Их нет. Ворота двора приоткрыты. Они ушли.

Рустем впился на секунду своим ничего не выражающим взглядом в помощника, затем быстро, как кошка, слетел по лестнице вниз, выскочил во двор. Его люди поспешили за ним. Рустем не сомневался, что женщины ушли. Что-то их спугнуло. Что?

Он оглядел внимательно пространство двора. Кругом было тихо и солнечно. Где-то роились мухи. И он сразу понял, что спугнуло женщин. Он двинулся в угол двора, где под большим деревянным навесом стояли различные хозяйственные принадлежности — телега, сено, дрова, бочки. В том углу они бросили за бочки тело купеческого слуги, которому Мустафа свернул шею. За бочками, в грязи среди досок, тела не было видно. Но вот со второй жертвой их нападения они обошлись не так ловко. Рядом лежал труп собаки, которую заставили замолчать, чтобы она не лаяла на незнакомцев. Огромный цепной пёс с густой шерстью. То ли тот же Мустафа, то ли Лала одним мощным ударом размозжил собаке голову тяжёлым чугунным цепом. Собака издохла сразу; её никто и не вздумал трогать, иначе бы сообразил, что за те полчаса или более, пока они общались с купцом, из разбитой головы вытекла большая лужа крови, которая стекала к центру двора и была видна. Над лужей и роились мухи.