Она не испытывала того ужаса, который испытывала Хафиза, вздрагивавшая при любом звуке, оказавшись в совершенно незнакомом и враждебном окружении. Но сейчас перед ними встала серьёзная проблема, и Елена чувствовала полную беспомощность. Она никого не знает в этом городе. Постепенно она, как ей показалось, нашла выход. Елена могла бы рассчитывать здесь на помощь только одного человека, купца Мендереса — брата доктора Еросолино. У него должна быть в городе лавка, её можно найти.
С помощью Мендереса Елена сможет вернуться в монастырь и обратиться к настоятелю за советом и помощью. И вместе с ним решит, что делать с Османом. Однако всё дальнейшее представлялось Елене туманным и смутным. Ясно было только одно — ей и сыну оставаться в этих местах опасно.
С этими мыслями Елена заснула. А когда наступил новый день, она, кое-как приведя себя в порядок, умывшись у колодца в развалинах, увидела, что неподалёку от городских ворот находится небольшой постоялый двор. Она отправила в него Хафизу с несколькими монетами — деньги, хвала Господу, у неё пока были! Хафиза вернулась с лепёшками. Подкрепившись, они вошли в город. Стража у ворот, лишь оглядев женщин с ног до головы, без задержек пропустила их в город, не задавая вопросов. Елена отправилась искать Мендереса.
Там же. В то же время
Сильный удар в грудь отбросил синьора Мендереса вглубь комнаты. Он даже не успел понять, не успел расслышать вопроса, который задал ему страшный незнакомец, представившийся ганзейцем. Хотя, наверное, слышал, но не хотел верить. Вся эта история с мальчишкой, уже давно забытая, благополучная и удачная. Как могло случиться, что она возвращается? Он сразу почувствовал, что дело приобретает новый и, возможно, дурной оборот, когда несколько дней назад у него дома неожиданно появился посыльный из монастыря Святой Параскевы и сообщил, что к ним в монастырь приходила женщина, представившаяся матерью мальчика, Османа, крещённого Ильёй, и мальчик действительно узнал в ней мать. Вот тогда он и почувствовал, что вся эта ожившая история добром не кончится!!! А предчувствия никогда не обманывали его.
А теперь этот ганзеец. Он объявился вчера в конторе, которая находится в том самом месте, которое почти десять лет назад предоставил Мендересу на городской пристани великий Родригес, отстраивавший новый порт и уговоривший его переселиться из Дубровника в Спалато. Ганзеец — молодой голубоглазый блондин небольшого роста и с каменным лицом — на прекрасном немецком языке представился гамбургским купцом по имени Розенберг. Он порывался тут же провести какие-то переговоры, предполагал гнать товар на север, в Ганзу, прямиком через Истрию. Разговор вышел неясный, сумбурный, ганзеец обещал зайти ещё. И вот сегодня зашёл — но не в лавку, а прямо к Мендересу домой, да не один, а с командой смуглых головорезов. И выбрал он тот самый редкий момент, когда в доме кроме него, Мендереса, никого не было — двое слуг и конюх отправились в Солин, а служанка — к сестре и на рынок. Единственный слуга, который должен был открыть входные ворота и пропустить непрошеных гостей внутрь, — где же он? Мендерес этого не знал. Слуга не появился, потому что в этот момент лежал со свёрнутой шеей за бочками в углу двора.
Пожилой купец отлетел вглубь комнаты и больно ударился спиной о массивный комод. Парализующая боль полоснула его снизу, отдалась в правую руку, и он перестал чувствовать её.
— Итак, — глухо продолжал, переходя на итальянский, Розенберг, приближаясь к купцу, пока его люди разбрелись по комнате. — Расскажи мне, куда ты переправил мальчика, когда приплыл в Спалато?
Было страшно смотреть в лицо ганзейца. Ведь оно ровным счётом ничего не выражало, оно было словно сделано из камня. В нём не двигался ни один мускул. И всё же это залитое какой-то неприятной желтизной лицо внушало животный ужас. Страшным его делали глаза: светло-голубоватые, как аметист, они отливали странным блеском, который можно было бы назвать голодным, и одновременно казались неопределёнными, полупрозрачными, словно ненатуральными.
— Мальчика?
— Мальчика. Османа. Турка, которого передал тебе твой кузен доктор Еросолино из Маниссы.
Мендерес смотрел в ничего не выражающие глаза незнакомца одновременно с ужасом и интересом. Ему подумалось, что ганзеец, пожалуй, знает про Еросолино все, и он догадывался, что и от него, Соломона Мендереса, он тоже вскоре узнает все. Всевышний, что они сделали с его несчастным братом?!
Купец было открыл рот, но не успел произнести ни слова, как задохнулся от нового удара — жестокого и мучительного — пальцами в район печени. И снова парализующая боль, тошнотворная, рвотно-выворачивающая боль заполнила тело купца. Он мгновенно побелел, впав в полуобморочное состояние.
А тот, кто несколько минут назад настойчиво требовал пустить его в дом, назвавшись представителем и другом его агента в далёком немецком Гамбурге, — а Мендерес сразу поверил, потому что в вольном Гамбурге, принадлежавшем немецким еретикам-лютеранам, у Мендереса был свой агент среди тамошних купцов-евреев, — тем временем дал приказ своим подчинённым усадить падающего старика в кресло. Спустя несколько минут старый Соломон пришёл в сознание и обнаружил себя привалившимся к спинке своего любимого большого кресла, и несколько лиц, склонившихся к нему.
— Что вы от меня хотите? — еле вымолвил он, когда к нему вернулась способность говорить. Он не спрашивал, кто и откуда на самом деле был этот незнакомец. Сначала не успел, а теперь ему это было глубоко безразлично. Он хотел только одного: чтобы они прекратили мучить его и убрались из дома.
— Мы хотим знать все, — сказал ганзеец с водянисто-ясными глазами.
— Хорошо... — с трудом промямлил старик. — Я скажу всё, что вы хотите...
— Итак, мальчика привезли в Спалато?
— Да.
— Где он? Ты оставил его у себя?
— Нет! Я увёз его... я передал его...
— Куда?
— В другой город. В Сибенико. Я передал его... вскоре, как мы прибыли в Далмацию.
— Куда передал?
— Православная община...
— Разве мальчик христианской веры? — на этот раз в голосе ганзейца явственно послышалось лёгкое недоумение.
— Нет... Да... Он прибыл мусульманином, но здесь его крестили... В общине Сибенико. Таков завет его матери.
После паузы незнакомец спросил:
— А где сейчас мальчик?
— В монастыре... на острове Лесина...
— И зовут его... Он менял имя?
— Да. Его зовут Илья.
— А где его мать?
— Мать? — почти искренне удивившись, а на самом деле внутренне пугаясь, переспросил старик. — Должно быть, там, где и была. В Турции. Я думаю... — добавил он, а затем запричитал: — Клянусь, я не знаю, где его мать! Я никогда не видел её! Умоляю вас, не мучьте меня! — слёзы потекли по морщинистому лицу.
— А ты знаешь, кто этот мальчик?
— Нет! Клянусь, нет! Мне не говорили, кто он. Я не знаю!