Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций] - читать онлайн книгу. Автор: Герхард Шредер cтр.№ 12

Для меня эта тема имела особую ценность еще и потому, что здесь затронут основополагающий вопрос: как относиться к недавней немецкой истории? Я считал и считаю чрезвычайно важным просвещать новые поколения, которые лично никак не соприкасались с эпохой национал-социализма, во всем, что происходило в истории. Необходимо разъяснять и разъяснять: кто взвалил на себя вину и кто несет за это ответственность — а именно Германия, которую я представляю. Те, кто придут после нас, не несут никакой вины, но они должны нести ответственность, точно так же, как и мое поколение. Это должно передаваться каждому новому поколению. Так и будет. Потому что нет свободы без памяти. И народ может быть свободным, только если он умеет связывать свое историческое прошлое с настоящим и обращаться с этим наследием ответственно. Вот такое ответственное отношение, по моему убеждению, мы обязаны были проявить к тем, кто еще остался в живых из всех людей, некогда задействованных в принудительных работах.

Тогда в Ганновере представители немецкого бизнеса, часто с поразительной неосведомленностью о реальных масштабах нацистских преступлений, полагали, что возмещение ущерба обойдется им в несколько сотен миллионов марок. Но затем, в процессе объединения страны, в ходе Еврейского всемирного конгресса и при общении с разными организациями-участницами, перед глазами всего народа предстали несметные полчища рабов и работников, занятых в свое время на принудительных работах. Так, при решении вроде бы чисто практического вопроса, возникла необходимость вновь заняться самой темной главой в немецкой истории. Переговоры с еврейскими и нееврейскими организациями и американской администрацией со стороны правительства Клинтона вел Стюарт И. Айзенштет, бывший в то время вице-министром финансов США. Принципиальное согласие было достигнуто в декабре 1999 года под руководством графа Отто фон Ламбсдорфа, главного переговорщика с немецкой стороны. Американские адвокаты жертв нацистского режима тогда впервые назвали конкретную сумму претензий: десять миллиардов марок. Вместе с представителями немецких деловых кругов мы заявили о своей готовности выплатить эту сумму через специально созданный фонд, причем государство брало на себя половину выплат. Айзенштет назвал этот день «великим днем».

В июне 2000 года на продолжавшихся переговорах произошел прорыв и по вопросу обеспечения прав и гарантий: немецкая сторона, в значительной мере благодаря заслугам графа Ламбсдорфа, тоже добилась удовлетворения своих требований. Итак, все предварительные условия были выполнены, и мы благополучно завершили переговоры. Десять миллиардов марок должны были быть выплачены. Германия и США подписали межправительственное соглашение, по которому немецким компаниям гарантировалась почти неограниченная правовая безопасность в случае поступления дальнейших коллективных жалоб. В марте 2001‑го из созданного предпринимателями фонда сообщили, что фонд располагает оговоренной суммой в пять миллиардов марок. Правительство ФРГ выделило такую же сумму. 30 мая 2001 года бундестаг подавляющим большинством подтвердил правовую безопасность — это было решающим условием для начала выплат. И 15 июня фонд «Память, ответственность и будущее», куда стекались средства, перевел первые выплаты тридцати тысячам польских и чешских граждан, которые были заняты на принудительных работах.

В итоге даже десять миллиардов марок, которые в определенном смысле тоже пошли на дело объединения страны, вылились в весьма скромные суммы компенсаций, потому что их пришлось разделить на более чем 1,6 миллиона жертв — очень пожилых людей — во всем мире.

На мой взгляд, нет ничего удивительного в том, что сама атмосфера Берлина, располагающая к воспоминаниям, способствовала решению этой задачи. Кто вспомнит дебаты по вопросу, Берлин или Бонн должен стать столицей объединенной Германии, — легко убедится: с какой наивностью и с каким поразительным неведением мы — а это касается и меня, и всех, кто тоже с самого начала выступал за Берлин, — воспринимали новую эпоху в послевоенном развитии. Тогда, на пленуме бундестага, с трибуны звучали боязливые слова, что Германия со столицей в Берлине чуть ли не автоматически станет восприниматься как страна хвастливого Вильгельма. Большую нелепицу трудно вообразить! Все случилось иначе: при виде этого города с исходившими отсюда бесчеловечными планами по «окончательному решению еврейского вопроса» у нации острой болью откликнулась совесть и возникла потребность поразмыслить над тем, что объединение Германии обязывает нас к некой европейской миссии.

Исполненные предчувствий, но даже в смелых фантазиях не представляя всей глубины тектонических сдвигов в мировой политике, мы пережили крушение Советского Союза. Капитализм победил, и бывшие государства-сателлиты воспользовались свободой и избрали американскую модель для подражания. Золотая лихорадка торжествовала там, где полезнее было бы все хорошенько обдумать. Со всех сторон наблюдалось абсолютное игнорирование той реальности, которая существовала за железным занавесом и никак не хотела походить на наши самонадеянные представления о ней. То же самое происходило и в обратном направлении, где люди так же мало знали о Западе, как и здесь, на Западе, о Востоке. На Востоке лелеяли надежду, что достаточно присоединиться к Западу, и можно будет сразу, непосредственно, получить такие же условия жизни.

В самом деле, мы совсем ничего не знали ни о внутренних структурах советского государства, ни о ментальных различиях, которые не поддаются измерениям. Даже в октябре 1998 года, когда начался срок наших полномочий, спустя почти десяток лет после падения Берлинской стены и официального воссоединения Германии, ничего еще не было прояснено. Поэтому я считаю, что переезд правительства ФРГ из Бонна в Берлин летом 1999 года стал решающим шагом: он позволил внести необходимую поправку в восприятие новой реальности. Как будто туман рассеялся, и многое стало виднее. Мы взглянули на мир, который невозможно было постичь, сидя в маленьком городке на Рейне где-то между улицами Дальманштрассе и Тульпенфельдом, занимаясь исключительно своим благоустройством и привычно отмахиваясь от глобальных событий.

Лишь с переездом в Берлин мы приблизились к остальному миру. Даже факт приближения в пространстве позволил острее воспринимать разницу в менталитете на Востоке и Западе. Мы почувствовали дуновение надвигающихся перемен, которые вскоре нагрянули и перекроили карту интегрирующейся Европы. От Берлина до польской границы около 80 километров. Значит, Варшава — соседний город. И только теперь, при таком соседстве, нам стало ясно, что воспоминания о недавней истории и о роли немцев в этой истории абсолютно свежи и никуда не делись. Тень от железного занавеса была очень плотной. Она скрывала от нас, что страх, переполнявший коллективную память соседей о нападениях немцев и о немецкой воинственности, не ослабел и не выветрился. Только с падением «железного занавеса» и последовавшего затем самоопределения наших восточных соседей, которые прежде ориентировались на Москву, начался процесс, к тому времени уже успешно завершившийся на Западе: установление доверия к немецким соседям.

Только один человек, а именно Вилли Брандт, как никто другой понимал, насколько важно для будущего Европы повернуть взгляд, упиравшийся в железный занавес и в Берлинскую стену, вопреки всему — на Восток. Его неустанные попытки своей политикой отказа от насилия проложить тропинки через баррикады, воздвигнутые в послевоенное время, и смягчить ощетинившееся всеми видами оружия блоковое мышление вызвали, кроме прочего, первую волну в ослаблении того ужаса, который нацистская Германия оставила в Восточной Европе и России. Его новая восточная политика способствовала сближению и последовавшему объединению.