Ростов-папа. История преступности Юга России - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кисин cтр.№ 107

К примеру, известный богатяновский блатер-каин Федор Наумцев лично перешивал ворованные шубы и набил руку на том, что примастыривал воротник одной шубы к верху другой, чтобы хозяева случайно ее не опознали.

Порой блатер-каины были в курсе намечаемого «клея» и уже сторожили воров на выходе с ограбленного склада или квартиры, стараясь тут же скупить по выгодной цене товар, чтобы побыстрее перепродать его дальше. Тем более что в Ростове продажа награбленного на улицах была достаточно распространена.

Блатер-каин Янкель Вайнберг, трудившийся в начале XX века, действовал еще хитрее и наладил межмуниципальные связи: сбывал краденный в Ростове товар в Новочеркасске, а новочеркасский — в Ростове.

Проживавший в Затемерницком поселении (Луговая, 15), поближе к железнодорожному вокзалу, Лука Варжановский обслуживал банщиков, майданников и краснушников. Украденное на железной дороге добро несли ему. Дома у дорожного блатер-каина был целый склад ворованного железа, а в ломбарде — свой человек по приемке драгоценностей и мехов.

Между блатер-каинами и барыгами существовало и отличие. Первые могли быть только скупщиками товара, вторые — еще и хранителями и реализаторами. Барыги далеко не всегда ладили с «мешками» (перекупщиками), а нередко и открыто наживались на них, пользуясь тем, что им нужно было побыстрее скинуть свой товар.

Василий Лебедев пишет: «В большинстве случаев „барыга“ — старый вор, бросивший свое прежнее опасное ремесло и заменивший его менее рискованным и, без сомнения, более прибыльным, ибо, скупая „темный“, т. е. краденый товар за бесценок (обыкновенно за 1/10 часть его действительной стоимости) и, в свою очередь, продавая его за полцены известным ему перекупщикам (которые вступать в непосредственные сношения с ворами боятся), он наживается гораздо более лица, совершившего кражу. Часто такой „барыга“ сам дает ворам „работу“, указывая на какое-либо помещение, которое удобно было бы обокрасть. Во время „работы“ он обыкновенно находится где-нибудь поблизости, на другой стороне улицы, за углом улицы, в воротах соседнего дома. В случае благополучного исхода предприятия он тут же, на улице, вручает вышедшему с украденными вещами вору „задаток“. В случае же, если вора захватят на месте преступления, „заметут“ и поведут в участок, он остается пассивным зрителем „происшествия“, и крайне редки случаи, что „заметенный“ указывает на него как на своего сообщника».

У Всеволода Крестовского в «Петербургских тайнах» классическим барыгой-барышником был старый каторжанин Пров Викулыч: «Пров Викулыч — человек добрый, рассудительный и не привередник: он ничем не побрезгует и за все даст положенную цену. Неси к нему мягкий товар, то есть меха, — он возьмет с благодарностью, неси красный товар, то есть золотые или иные драгоценные вещи, — тоже возьмет с благодарностью же: табакерку добудешь — и ее туда же; платок карманный добудешь — и на платок отказу нет; словом сказать, Пров Викулыч — человек вполне покладистый и сговорчивый, милый человек, с которым приятно и полезно вести всякое дело. Его и маклаки, известные у мазуриков под именем мешков, весьма уважают, а это очень замечательный факт, ибо маклаки вообще никого не уважают. Пров же Викулыч заслужил себе от них такую глубокую дань уважения ничем иным, как допущением свободного сбыта. Иные буфетчики и половые, занимающиеся маклачеством, ни за что не пустят мешка за порог своего заведения, а Пров Викулыч впускает беспрепятственно».

В конце XIX века знатным барыгой в Ростове считался владелец фруктовой лавки на Театральной площади персидскоподданный Калуст Качаров, специализировавшийся на приемке ювелирных изделий. В 1894 году, когда полиция наконец вышла на него, в лавке Качарова обнаружили двойной погреб, в котором оказалось целое золотохранилище: краденые золотые часы, серьги, цепи, браслеты, брелоки, кольца, серьги, ложки, камни, портсигары и пр. Потерпевшие опознавали свое имущество, украденное за много лет до этого. Причем Качаров отнюдь не разорился, заплатив штраф, а спокойно продолжил свой промысел. Обыски у него производили неоднократно, и каждый раз находили ворованное рыжье.

С развитием торговли в начале XX века барыжный промысел настолько расцвел, что в Ростове появилась целая сеть складов краденого — держали их Ефим Шестер, Лейба Миндлин, Гершко Тауба и др. Но королем скупщиков считался Мартын Извеков, державший свой вещевой пакгауз в Нахаловке, на 7-й улице, дом 168.

Именно у Извекова нашли ворованные вещи из дома нахичеванского городского головы Минаса Балабанова (серебряные ложки, подносы и пр. с вензелем «МБ»), взломанного 16 июля 1903 года. У него же обнаружилась мануфактура из ограбленных магазинов Федора Терещенко и Петра Хохладжева.

Извеков не только сдавал свой дом под склад ворованной мануфактуры, шелка, одежды, но и сам сколотил шайку магазинников в составе Ваньки Диденко (Головастик), Тимохи Полякова (Келбас), Васьки Рочковского, Кольки Буйнова, Андрюхи Гродненко, Ваньки Чернышева. Они грабили по наводке самого барыги, носили ему заказанный товар, который уже был обещан торговцам вразнос.

Таким образом, Извеков совмещал в одном лице качества блатер-каина, барыги, «мешка» и «маза» одновременно.

Во время Гражданской войны барыжный статус еще более повысился — перемещение награбленных ценностей в стране шло регулярно. В 1919 году видными представителями этого бизнеса в Ростове были братья Адриан и Андрей Пашковы, владельцы гостиницы «Лондон» (угол Дмитриевской и Доломановского). Гостиница находилась недалеко от железнодорожного вокзала, а сбывать ворованный товар легко было через тех же постояльцев.

Отдельное место занимали содержатели хаз или заводиловок. Они главным образом предоставляли кров беглым кувыркалам, залетным жиганам или оседавшим на дно босякам. Но порой приторговывали и краденым товаром (что жутко не нравилось барыгам-профессионалам).

В Ростове были широко известны притоны гречанки Марии Химшель по кличке Пиндючка на 7-й улице Нового Поселения и на Степной. Во время облав здесь постоянно находили «гастролеров», беглых и находящихся в розыске преступников.

На заметке у полиции были хазы Николая Куцина (Почтовый, 59), Павла Николаева (Азовская, 10), Петра Анищенко (6-я линия, 47), лимонадная лавка Устиньи Семикиной на Никольской и пр. Грамотно построенные «специализированные» притоны представляли собой целые лабиринты переходов, чуланов, закутков и устраивались так, чтобы в случае опасности можно было бы выйти на соседнюю улицу через потайной ход.

Бесчисленные хазы и малины Богатяновки строились на склоне холма с таким расчетом, чтобы из них было не менее 4–5 выходов на другие улицы, крыши соседних домов, крысиные ходы (они до сих пор сохранились). Оттого и облавы здесь не давали почти никакого результата.

Эпоха большого переселения с рабочих окраин в центр Ростова в разгар уплотнения буржуев в начале 1920-х годов привела к тому, что в старых купеческих особняках обосновались босяки и лихие люди с бывших слободок, привнеся «нравы Растеряевой улицы» в некогда респектабельные кварталы. Сюда же, пользуясь случаем, перебрались барыги Нахаловки и Байковского хутора. Донугро сбивался с ног, не понимая, где искать воров и бандитов — на привычных малинах старых времен или на новых хазах, расплодившихся в историческом центре, под самым носом уголовки. Причем в советское время содержателями притонов становились уже не бывшие воры и босяки, а вполне обычные пролетарии, рассчитывавшие подзаработать на укрывательстве преступников добавку к грошовой зарплате.