Радость, словно нож у сердца  - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Эриксон cтр.№ 52

– Гарантируете?

– Саманта, что с экономической точки зрения происходит, когда чего-то слишком много?

– Оно обесценивается.

– Верно. А что случится, когда всего слишком много?

– Экономика рухнет. То есть… чего угодно может быть слишком много, но не свободы же?

– Ценность свободы еще никому не удалось убедительно измерить с экономической точки зрения, – сказал Адам, – по той простой причине, что свобода – это абсолют, в действительности никогда не существовавший. Но давайте на время забудем о свободе и вернемся к вопросам дефицита и изобилия. Как вы справедливо заметили, если всего будет слишком много, экономика рухнет и системе ценностей, основанной на обмене, придется искать новую парадигму. И что же в таком случае возникнет на месте ее экономики в нынешнем человеческом понимании при наступлении изобилия?

– Я не знаю.

– Однако, Саманта, ответ очень простой. Свобода. Возникнет такая свобода, которой человечество доселе еще не испытывало. Но остается вопрос, как именно вы распорядитесь этой свободой.

Она задумалась. В ее мире, в ее время слова настолько утратили силу, что она постоянно чувствовала себя на грани отчаяния – хотя и здесь наблюдался дисбаланс, поскольку способность злых слов ранить человеческую душу никуда не делась. А вот слова сострадания казались безнадежно мертвыми, похороненными под многими слоями вполне обоснованного цинизма. Добродетель было слишком легко приспособить и извратить, открытость, честность и сострадание порой превращались в свою противоположность. Как намекнул Адам, сукины дети побеждали, отравляя тем самым и существование всех остальных.

И однако в основе всего лежали слова, пусть и непроизнесенные. Верования, основные аксиомы, никем не оспоренные утверждения – все вместе они как бы объявляли, что представляют собой самоочевидную истину.

Которой на деле не были.

Вмешательство бросило вызов человечеству на этом, базовом уровне, подробно разбирая самоочевидные утверждения и демонстрируя их ложность. Но понимание того, что это вовсе не обязательно так, должно еще отвоевать позиции у это так, и никак иначе. Саманта не была уверена, что это возможно.

– Мы подключились к телевизору вашего мужа, чтобы предоставить вам возможность видеть друг друга и разговаривать в более привычной манере.

– К телевизору? Хэмиш отродясь не смотрел телевизор.

– Он начал. Поскольку вас нет, и поскольку каждый день появляется чрезвычайная информация.

– Он новости смотрит? Выходит, ему и правда тяжко.

– Мы еще раз просим прощения.

– Да, и у нас телевизор без встроенной камеры, как вы собираетесь все организовать?

– Всеобъемлющее присутствие.

– А. Ну да. – Она встала, подошла к ближайшему экрану, потом остановилась, расправила плечи и попыталась разгладить одежду. – Как я выгляжу? А, не важно. Ах да, Адам, у вас здесь возможна хоть какая-нибудь приватность?

– Разумеется. Как только связь будет установлена, я полностью заблокирую комнату. Когда вы, Саманта, будете готовы вернуться к нашим увлекательным дискуссиям, просто назовите меня по имени, и наш контакт восстановится.

Изображение с места массового самоубийства у нее перед глазами мигнуло, потом погасло.

– Ну вот, ничего не вышло, – пробормотала она.

Мгновение спустя перед ней появилось изумленное лицо мужа.

– …и я сказала, что согласна. Но теперь опять сомневаюсь.

Выражение лица ее мужа было серьезным. Она подозревала, что это выражение хорошо знакомо его пациентам. Он внимательно ее слушал, сам говорил мало, только слушал. Первоначальная вспышка радости, облегчения и удовольствия была уже позади, но Саманта обнаружила, что чувства продолжают ею руководить, что она откровенна, как почти никогда прежде. В конце концов, она ведь компетентная и уверенная в себе женщина. Не сказать чтобы впала в истерику. И руками тоже пока не размахивает.

– Дети, Хэмиш. Сироты.

Он неторопливо кивнул. Она скривилась.

– Ну скажи уже хоть что-нибудь!

Какое-то время он собирался с мыслями. Его ладони, сжимавшие стакан с виски, казались вылепленными мадам Тюссо. Они вообще не шевелились – к определенному ее облегчению, поскольку пить ее муж не слишком умел. Конечно, перебрать теперь было невозможно при всем желании. Однако оставалась возможность психологической зависимости, требующей воспользоваться тем, что под рукой, будь то виски, морфий или черт знает что.

– Мне не раз доводилось, беседуя с семьей, сообщать детям, что скоро им предстоит потерять отца или мать. А если родитель оставался только один, я сообщал им, что они осиротеют. – Он сделал паузу, вздохнул. – Смена поколений. Она происходит, Сэм, именно в такие моменты, когда ребенок занимает место родителя. Когда подводится черта. Что-то впереди, а что-то уже прошло. Вот и все.

Она обдумала его слова.

– Хорошо. Но в твоем случае дети обычно уже взрослые.

Он покачал головой.

– Поверь, возраст здесь роли не играет. Конечно, если дети совсем маленькие, встает вопрос, осознают ли они, что такое смерть. Однако то, что человек уходит навсегда, они понять способны. Они над этим задумываются, и ты видишь это на их лицах, в глазах. Потеря, Сэм, всегда потеря.

– Ты говоришь о больных родителях. Это не то же самое, что родители, убившие себя. А когда дети в конце концов узнают, что родители и их хотели убить?

– Да, им будет нелегко.

Сэм почувствовала, что внутри нее вспыхнул огонь гнева и несогласия. Уже не в первый раз.

– У Первого Контакта руки в крови. Он довел людей до крайностей, разрушил их жизни, раздавил мечты и надежды. Хэмиш, как я могу участвовать в подобном? О моей совести ты подумал?

Он откинулся на спинку кресла и звучно выдохнул.

– Да, совесть. Позволь, я кое-что расскажу тебе про совесть. Быть медиком, Сэм, означает принять на себя ограничения, которые ни в коем случае не следовало бы принимать, тем более если клятва Гиппократа для тебя хоть что-то значит. Даже здесь, в Канаде, существует иерархия применяемых средств. Самое дорогое неизбежно используется реже всего, обычно – в качестве последней надежды. Это относится к лекарствам, диагностике, курсам лечения – ко всему. – Руки наконец шевельнулись, избавились от восковой неподвижности – он поставил стакан, чтобы беспомощно ими всплеснуть. – Пациент описывает мне свои симптомы, и что, моя первая мысль – отправить его на томографию? Нет. Если я так поступлю, и все остальные доктора будут поступать именно так, за сколько месяцев вперед ему придется записываться? И сколько все будет стоить? Томографы недешевы и быстро изнашиваются.

– Значит, медицинская система у нас паршивая.

– Система такая, какой мы ее сделали, Сэм. Все определяется доступностью и ценой. Даже прочно застряв внутри этой системы, мы ее обожествляем, а если приходится нарушать неписаные правила, считаемся с возможными рисками.