Жизнь с нуля - читать онлайн книгу. Автор: Мари-Сабин Роже cтр.№ 35

– Надо поговорить, – сказал я.

– Входи, входи. Ах, мой мальчик!

Она оставляет меня в передней и семенит на кухню ставить чайник. Этот рефлекс у нее всегда срабатывает первым. Я иду за ней, сажусь за стол, смотрю, как она возится с чашками, заваркой, коробкой печенья. При этом она украдкой поглядывает на меня, и я не могу не заметить, что вид у нее виноватый.

– Ты знала, да? – спрашиваю я.

– Что-о-о? – спрашивает она слабеющим голосом, похожим на овечье блеяние.

– Ты знала, что я не сын папы?

Я пока не знаю, как мне еще называть этого человека.

Лицо у тети нервно дергается, она хмурит брови:

– Как это «не сын папы»? Где ты наслушался таких глупостей?

Я тяжело вздыхаю: она начинает меня раздражать. – Ну ладно, тетя Жизель, сегодня 28 февраля. Понимаешь? Двад-цать вось-мое. Я уже давно должен был лежать в земле, ты помнишь об этом?

Она опускает голову.

Я жду. Сверлю ее взглядом и молчу. Она обмакивает печенье в чай, но так волнуется, что забывает вовремя его вынуть, и ей приходится вылавливать размокшие крошки.

Наконец она произносит:

– На самом деле…

На самом деле я все-таки сын своего папы.

Тетя это подтверждает, и в ее голосе слышится такая пронзительная искренность, что я не могу ей не поверить. Впрочем, пораскинь я умом, сходства с отцом было бы достаточно, чтобы развеять любые сомнения. То же привлекательное лицо, та же уютная упитанность, та же непокорная шевелюра, та же симпатичная пингвинья фигура. Да, я действительно его сын, о’кей.

Но…

Я не первый его сын.

Тетя смотрит на меня со свойственным ей видом побитой собаки, который я терпеть не могу, и молчит, давая мне время переварить горькую пилюлю. Это непросто. Я не внебрачный сын, ну и чудесно, но – у меня есть брат, и никто до сих пор не озаботился сказать мне об этом. В нашей семье такого еще не бывало. В каждом поколении у Негруполисов рождался только один сын. Я с удовольствием приобщаюсь к маленьким семейным тайнам: надо же, мы случайно узнаём, что нас с первых дней жизни держат за идиотов.

– Значит, у меня есть брат?

– Нет.

– Как это?

– В смысле, был. Он умер от кори, когда ему только-только исполнилось полгодика.

– Почему мне никогда об этом не рассказывали?

– Это такая ужасная история… Все мы были глубоко потрясены. Особенно твоя бедная мать.

Тетя Жизель идет за альбомом с фотографиями, который я знаю наизусть, потому что много раз перелистывал его длинными тоскливыми днями. Она показывает мне фотографию толстого улыбающегося младенца на руках у моей матери. Я всегда думал, что этот младенец – я.

– Насколько я младше его?

Тетя вздыхает и шевелит губами – я понимаю, что она считает в уме.

– Ты родился примерно через год и три месяца.

Она выдает информацию дозированно, как капельница лекарство.

Моего старшего брата звали Морбер – такое имя у кого угодно отобьет охоту жить долго. Он был очень похож на меня.

«Только, пожалуй, красивее», – делится своим мнением тетя Жизель.

Как я выяснил, мать узнала, что беременна мной, сразу после смерти моего старшего брата.

– Это было еще одно тяжкое испытание, – едва слышно, замогильным голосом произносит тетя Жизель.

И оно оказалось не последним. В детстве у меня не было такого железного здоровья, как сейчас: когда мне было два года, я подхватил тяжелый грипп. Мать охватила паника, она представила себе, что может потерять и второго сына, нервы у нее не выдержали, и она нас бросила. Испугалась и убежала. Да, вот так вот глупо.

Не перестаю удивляться странностям человеческой природы.

Итак, подытожим: я действительно сын своего отца – мать бросила меня потому, что боялась потерять, – отец всю жизнь не мог ей этого простить и возлагал на меня ответственность за ее уход, хотя, прошу прощения, никакой моей вины тут не было.

Я вслух выражаю свое возмущение по этому поводу.

– Ну, знаешь ли, твой отец никогда не блистал умом… – говорит тетя Жизель.

И, забыв, что обращается ко мне, добавляет:

– Что ты хочешь от мужика…

В сущности, я должен сердиться только на себя: если бы я питал хоть малейшее уважение к семейной традиции (одно поколение – один сын), то ни за что не появился бы на свет, раз у моих родителей уже был сын, этот старший брат, которого тетушка за вечерним чаем вдруг преподносит мне, извлекает из небытия, как фокусник достает кролика из цилиндра, и о существовании которого, впрочем весьма кратком, меня никто не поставил в известность.

А кстати…

– …Если я правильно понял, то 15-го числа я остался жив потому, что Судьба уже распорядилась участью Морбера?

Тетя в ответ бессильно разводит руками: она явно ничего об этом не знает, более того: никогда над этим не задумывалась. А я продолжаю, обращаясь к самому себе:

– Но в таком случае как могло произойти, что он умер в полгода? Ведь, если мои рассуждения верны, ему, старшему сыну, следовало умереть в тридцать шесть лет?

– Твой отец в то время тоже находил это любопытным, – соглашается тетушка.

Любопытным?

Думаю, я на его месте выбрал бы другое, более жесткое слово. Какое? Ну, не знаю, может, трагическим? Сногсшибательным? Ошеломляющим?

Но у нас в семье всё ошеломляющее. Так что при выборе определений приходится соблюдать градации.

Тетушка снова и снова обмакивает печенье в чай, а потом забывает вынуть. Теперь чашка на треть наполнена разбухшими хлопьями. Вдруг я щелкаю пальцами:

– Понял! Это он был незаконнорожденным!

Но, выпалив это, тут же мрачнею:

– Нет, не выходит. В этом случае я унаследовал бы родовое проклятие и умер бы 15-го числа, как и предполагалось.

У тетушки лицо растерянное и озабоченное.

– Ну да… Вообще-то… Понимаешь, наследственность – это так сложно…

Я перебиваю ее и произношу звенящим голосом:

– Только не надо морочить мне голову, я исследовал биографии как минимум четырех поколений своих предков и знаю точно: все мужчины в нашей семье умерли в день своего рождения, это подтверждают свидетельства о смерти. Так что объясни, почему Морбер, если он был сыном моего отца, не умер в тридцать шесть лет, согласно семейной традиции? А если я законный сын, почему у отца, в отличие от всех его предков, был не один сын, а два?