— А Тони всё же бросит свою еврейку!
— Почему вы так думаете? — спросила Изабела.
— Потому что эти двое не могут жить друг без друга, и даже сеньор Дженаро, похоже, встал на их сторону.
Мариуза ошибалась: Дженаро ещё не сделал выбор между Камилией и Марией. Ему нравились и та и другая, он обеим сочувствовал, а ещё больше сочувствовал Тони: «Если я не могу решить, которая из них лучше, то, каково же моему сыну?!» В то же время Дженаро понимал, что долго вести двойную жизнь Тони не сможет, и это его очень беспокоило. Он опасался скандала, которым, как правило, и заканчиваются подобные истории. Ведь даже Маркусу, не связанному семейными узами ни с одной из двух его женщин, приходится проявлять чудеса изворотливости, чтобы сохранять это хрупкое и весьма сомнительное равновесие. Но и он, достаточно поднаторевший в любовных интригах, отнюдь не застрахован от скандального разоблачения. Вчера, например, этому невольно поспособствовал Дженаро, допустив досадную промашку в беседе с Жустини, которая ловко сумела усыпить его бдительность.
Начала она издалека, с расспросов о Фарине — мол, нет ли от него каких-либо вестей, не собирается ли он снова приехать в Сан-Паулу?
Дженаро не понял, что это был всего лишь отвлекающий маневр, и заглотил наживку.
— Ты в него влюблена? — спросил он удивлённо. — Не можешь забыть его?
— Я сейчас ни в кого не влюблена, — ответила Жустини. — Но ваш друг Фарина — очень симпатичный человек, я его и в самом деле часто вспоминаю.
Дженаро удивился ещё больше: неужели Фарина сумел завоевать сердце Жустини, вытеснив оттуда Маркуса?! И — прямо спросил у неё:
— А как же Маркус?
Жустини отозвалась без малейшей печали в голосе:
— Всему когда-нибудь приходит конец. Вот и наша любовь кончилась. Маркус, наверно, уже и забыл, что я существую. У него теперь есть другая... Как её там?..
— Эулалия, — брякнул Дженаро и, увидев, как резко изменилась в лице Жустини, понял, что сболтнул лишнее.
— Значит, он всё-таки встречается с этой испанкой, — вымолвила она печально. — Даже вы об этом знаете!
Дженаро принялся оправдываться, говорить, что он не знает, где и как проводит время Маркус, а имя Эулалия всплыло в памяти, вероятно, потому, что его произносили студенты, друзья Маркуса...
— А кто она такая, я не знаю, — клятвенно уверял он Жустини. — Я никогда не видел её...
— О чём задумались, сеньор Дженаро? — прервал его не очень приятные воспоминания Маркус. — Одержали убедительную победу над доной Мариузой, а теперь сомневаетесь, правильно ли поступили, обеспечив сыну комфортные условия для любовного свидания? Не сомневайтесь! Он будет вам за это благодарен. Ваш сын — счастливый человек, я ему даже немного завидую: красивая еврейка, прекрасная итальянка! Не удивлюсь, если у него в запасе найдётся ещё с десяток таких красоток!
Дженаро вскипел, не простив Маркусу такого оскорбительно развязного тона:
— Не смей оскорблять моего сына! Он серьёзный человек, и сам во всём разберётся. А вот ты запутался со своими женщинами! Никак не можешь решить, кто тебе милее — неискушённая испанка с медовыми губами или прелестная француженка из борделя!
— В отличие от вашего сына я вёл себя более осторожно и порядочно, — засмеялся Маркус. — Детей я им не делал!
— Значит, плохо работал! — неожиданно отбрил его Дженаро, вызвав восхищение Маркуса:
— Ну, вы и загнули! Вот, оказывается, какова ваша истинная сущность — волк в овечьей шкуре, прожжённый соблазнитель женщин! У вас у самого, наверное, куча внебрачных детей по всему свету? Угадал? Может, вы и Малу уже осчастливили ребёнком?
— Ты бы лучше помолчал, — беззлобно одёрнул его Дженаро. — Мне кажется, у тебя скоро могут быть серьёзные неприятности.
— Какие? — насторожился Маркус. — Неужели Жустини забеременела?
Теперь уже Дженаро засмеялся:
— Что, затряслись поджилки? То-то же! Будешь знать, как над другими насмехаться. Но ты напрасно испугался — пока ничего подобного мне Жустини не говорила. Но я вчера ненароком подставил тебя, так что жди неприятностей.
— Как это подставил? Вы шутите? — вскинулся на него Маркус.
И Дженаро рассказал, как Жустини удалось выведать у него нужную информацию.
— Извини, оплошал, — повинился он, закончив свой рассказ.
— Ладно, что теперь поделаешь? — не стал его укорять Маркус. — Спасибо, хоть предупредили о том, что Жустини всё известно.
— Ты пойдёшь к ней сегодня?
— Нет, я уже пригласил в кино Эулалию! — озорно усмехнулся Маркус.
— Так может, передать Жустини привет? — поддел его Дженаро, но Маркус не остался в долгу:
— Лучше передайте привет вашему счастливчику Тони! Скажите, что я желаю ему счастья в любви и спокойствия в семейной жизни!
Задорно помахав ему рукой, Маркус отправился на свидание с Эулалией, а Дженаро со скучающим видом стал ждать, когда к нему в комнату заглянет Тони после своего тайного свидания с Марией.
Глава 21
Маурисиу понемногу приходил в себя после того нервного срыва, во время которого он фактически признался в убийстве Мартино, однако три любящие его женщины — мать, жена и сестра — предпочли расценить это как самооговор, спровоцированный их обидными беспочвенными подозрениями.
По крайней мере, все трое сделали вид, будто именно так они и думают, а вслух ничего не обсуждали и с Маурисиу больше не заговаривали ни о том злосчастном ружье, ни о тех подозрительных пастухах, которых он приютил на фазенде. Живут здесь — и пусть живут! Главное, чтобы Маурисиу вновь обрёл душевное равновесие.
Он и в самом деле немного успокоился, но не настолько, чтобы женщины перестали тревожиться по поводу его здоровья. Он по-прежнему оставался замкнутым, угрюмым, ни с кем из домочадцев почти не разговаривал, с ребёнком не нянчился, как бывало прежде, Катэрина тоже перестала его интересовать...
Франсиска уже поняла, что её сын нуждается в помощи психотерапевта, и она привезла бы ему такого врача из Сан-Паулу, если бы не подозревала Маурисиу в страшном преступлении. Ведь врач сможет вылечить его только в том случае, если докопается до истинной причины болезни. А это значит, что неизбежно всплывут все чудовищные тайны их семьи, все убийства, случившиеся на фазенде много лет назад и совсем недавно. Ради здоровья Маурисиу, Франсиска могла бы пойти даже на разоблачение своего покойного отца, но она не была готова к разоблачению собственного сына, которое могло вскрыться в ходе его общения с психотерапевтом. Разумеется, Франсиска не была полностью уверена в том, что Маурисиу причастен к убийству, более того — она страстно желала, чтобы это было не так, но пока у неё оставались подозрения, обращаться за помощью к врачу было просто опасно.