— Что они себе позволяют? Устроили тут дом свиданий! Так они отобьют у меня всех клиентов. О пансионе пойдёт дурная слава, люди будут думать, что здесь какой-то притон, и не захотят сюда поселяться.
Обычно Мариуза высказывала это Дженаро, требуя от него кардинально изменить ситуацию.
— Вы обязаны повлиять на своего сына, — говорила она. — Он должен найти другое место для свиданий. В таких ситуациях ответственность всегда берёт на себя мужчина!
— А вам случалось бывать в подобных ситуациях? — однажды подшутил над ней Дженаро.
Мариуза рассердилась:
— Ваши глупые шутки тут неуместны. Я, к счастью, никогда не связывалась с женатыми мужчинами, и мои постояльцы тоже никогда себе этого не позволяли!
— Да, вы счастливая женщина, — согласился Дженаро. — А вот Марии не повезло.
— Марию понять можно: она заботится о своём ребёнке, хочет, чтобы мальчик виделся с отцом. И я не могу ей прямо сказать, чтобы она прекратила эти свидания или вообще съехала отсюда. Поэтому я говорю вам: вразумите вашего сына, подскажите ему какой-то выход, или пусть он сам что-нибудь придумает!
— Если вы знаете такой выход, то я охотно воспользуюсь вашей подсказкой, — лукаво усмехнулся Дженаро. — Сам я ничего не могу придумать, и мой сын, насколько я понимаю, тоже оказался на это не способен.
— Вам нужно быть с ним построже. Пусть он живёт с какой-нибудь одной женщиной. Мне всё равно, с кем, хоть с Марией, хоть с Камилией.
— А если он любит их обеих? — спросил Дженаро, вызвав ещё большее неудовольствие Мариузы.
— И это говорите вы, пожилой человек? — принялась укорять его Мариуза. — По-вашему, это нормально — изменять жене? Может, вы тоже всю жизнь изменяли своей Розинеле? Или тут уже сказывается дурное влияние того позорного заведения, в котором вы работаете?.. Того пристанища порока!..
— Я никогда не изменял моей Розинеле. Я любил её! — с достоинством ответил Дженаро. — Жаль, что вы обо мне так дурно думаете.
Расстроенный незаслуженными упрёками Мариузы, он направился в свою комнату, но в коридоре ему встретился Маркус, они поговорили о том, о сём, и Дженаро сам не заметил, как стал изливать душу своему юному приятелю.
— Дона Мариуза права, — говорил он. — Я тоже не могу понять, как можно любить двух женщин одновременно. Может, ты мне что-то объяснишь? У тебя большой опыт по этой части!
— Да уж, — вздохнул Маркус. — Это тяжкий опыт. Вашему сыну не позавидуешь! Я хоть жениться не успел, а он, бедняга, вляпался!
— Ты не уходи от ответа. Скажи мне прямо: это возможно — любить двух женщин сразу? — потребовал Дженаро.
Маркус задумался. А Дженаро, глядя на него, высказал удивление:
— Неужели ты никогда сам не задавал себе этого вопроса? Я полагал, что ты с ходу мне ответишь!
— Нет, я думал об этом... — сказал Маркус.
— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Дженаро.
— А ничего! — засмеялся Маркус и красноречиво развёл руками. — Мне кажется, на этот вопрос не может быть однозначного ответа.
— Как это? — не понял Дженаро.
— Это трудно объяснить... — замялся Маркус. — Люблю ли я Жустини? Не знаю. Она разжигает во мне страсть! А Эулалия заставляет обмирать моё сердце. Когда я первый раз её поцеловал — у меня голова закружилась. Я даже испугался, что могу упасть в обморок.
Дженаро засмеялся:
— Ну и горазд же ты врать! Что-то я не слышал о твоих обмороках в спальне Жустини!
— Я вовсе не вру, — обиделся Маркус. — В том-то и загадка, что от Жустини я пьянею, но голова у меня при этом не кружится и сердце не обмирает. Наоборот, оно грохочет как барабан.
— Да ты прямо поэт! — восхитился Дженаро. — Ты не пробовал писать стихи или любовные романы?
— Опять смеетесь? А я действительно всё так чувствую! Когда я поцеловал Эулалию, то почувствовал, будто прикоснулся губами к свежему, только что распустившемуся цветку, наполненному медовым нектаром. У этой испанки медовые уста!
— Ладно, насчёт твоей испанки я всё понял, так же, впрочем, как и насчёт твоей француженки — слава богу, знаю, её не первый день. Ты лучше подскажи, что мне посоветовать сыну, — попросил Дженаро, и Маркус на сей раз ответил без малейших раздумий:
— Ничего не советуйте, не вмешивайтесь! Позвольте ему жить и с той, и с другой!
Эта подсказка Маркуса оказалась весьма своевременной: вскоре пришёл Тони, Мария от радости бросилась к нему с объятиями, и Дженаро, против обыкновения, не стал ворчать, высказывая своё недовольство, а наоборот, сам предложил сыну:
— Иди, иди к своей Марии! Побудешь с ней наедине, а потом уже и со мной поговоришь.
Мариуза, услышав это, вновь разгневалась и обвинила Дженаро во всех смертных грехах, самым невинным из которых было сводничество, а самым тяжким — лицемерие.
— Вы тут жалуетесь мне, просите совета, ищете у меня сочувствия, и я, наивная, принимаю это за чистую монету, — выговаривала она Дженаро. — А на самом деле это всего лишь гадкое лицемерие! Оказывается, вы не видите ничего дурного в том, что ваш сын изменяет жене. Наоборот, вы ему потакаете и занимаетесь сводничеством! Но вы забыли, что находитесь не в том пристанище порока, в котором проводите каждую ночь. Здесь вам не публичный дом, сеньор Дженаро! И я не потерплю...
— Угомонитесь, наконец, дона Мариуза! — прикрикнул на неё Дженаро, стукнув кулаком по столу, и она, не ожидавшая от него такой выходки, разом умолкла. — Мария платит за свою комнату и может принимать в ней кого хочет.
— В том числе и женатых мужчин? — вяло огрызнулась Мариуза.
Но Дженаро уже понял, какая тактика имеет шансы на успех в споре с Мариузой, и продолжил в том же, по-мужски грозном, тоне:
— Мария не принадлежит к разряду продажных женщин, и ваше сравнение с публичным домом тут неуместно. Вы прекрасно знаете, что от этого женатого мужчины у Марии растёт ребёнок! И если они закрылись в комнате — это их личное дело. Никто не увидит, что там происходит, и вам не о чем беспокоиться! Можете считать, что там, за дверью, сейчас находятся муж и жена, которые, вне всякого сомнения, любят друг друга!
Не выдержав такого натиска, Мариуза отступила.
— Да, они любят друг друга, это правда, — сказала она примирительно. — Что ж, пусть встречаются... как жена с мужем...
Дженаро тотчас же вознаградил её за это неординарное решение:
— Вы необыкновенная женщина, дона Мариуза! У вас чуткое сердце и прямо таки мужской ум!
Мариуза вовсе не считала, что мужской ум лучше женского, но спорить с Дженаро не стала: в целом его комплимент был ей приятен.
Позже, объясняя своё решение Изабеле, она заметила: