— Ты есть хочешь?
— Хочу. Съела бы сейчас целого слона.
— Круассаны из супермаркета подойдут?
Нин открыла глаза и посмотрела на мать. Фея саспенса зевнула, потянулась и наконец с удовлетворением улыбнулась.
— В багажнике лежит пакет. Я заехала в магазин перед тем, как поехать за тобой. Ты же знаешь, какой это для меня кошмар — пропустить завтрак!
Нин в несколько шагов перемахнула через террасу, кубарем слетела с лестницы, пробежала по влажной траве и остановилась перед «опелем». Она положила руку на помятый кузов, открыла багажник и вдруг подумала, что это старое корыто, немодное и уродливое, было частью её жизни. Из него она смотрела на пробегающие мимо пейзажи, в нем мечтала, спала, пела, злилась, плакала и хохотала. Это был её собственный «панар».
— Я беру свои слова обратно! — сказала она матери, занося в дом сумку с завтраком. — Всё, что я вчера наговорила. Не надо покупать новую машину.
— Правда? — удивилась Титания. — Мне казалось, тебе стыдно в ней ездить?
— Пф! — фыркнула Нин. — Это в коллеже мне было стыдно. Боялась, что́ обо мне подумают другие. А теперь мне плевать. Какая разница, что там они думают.
Они вернулись в домик, оставив дверь на террасу открытой.
— Ты права, зайчонок. Плевать, что думают другие. Важно только одно.
Титания разбирала продукты и выкладывала на стол всё, что купила в маленьком супермаркете на улице Дидо: пакет кукурузных хлопьев и бутылку молока, упаковку круассанов, баночку варенья (конечно, абрикосового), мёд, шоколадный порошок и растворимый кофе с цикорием.
— Важно только одно: чтобы желудок не был пустым!
Нин согласилась и сказала, кивнув на банку варенья:
— Правда, я бы предпочла абрикосы от Муни.
— Я тоже! — рассмеялась Титания. — Мы попросим, чтобы она нам сварила варенье, когда приедем на юг, договорились?
Пока Титания грела молоко и споласкивала чашки, Нин стояла, прислонившись к косяку балконной двери. Ей нечасто доводилось чувствовать себя вот так: одновременно настолько хорошо и настолько плохо. Интересно, как она сейчас выглядит. Наверняка похожа на живого мертвеца, страшная, с кругами под глазами. Что о ней подумают Окто, Орион и Роз-Эме? Если бы можно было хотя бы принять душ!
Ей вдруг показалось, что снаружи донёсся шум двигателя, она вздрогнула и прислушалась, но это было всего лишь гудение первых утренних насекомых в камышах. Нин вздохнула и обвела восхищённым взглядом озеро в отблесках зари.
— Ты была права, — сказала она. — Я действительно думала, что день никогда не настанет.
— Но он настал, видишь?! — весело заметила Титания, стоя у плиты.
— Да, — проговорила Нин тихонько себе под нос. — И заря действительно грандиозна.
Совсем скоро у неё день рождения. Шестнадцать лет. Следует ли считать сегодняшнюю ночь чем-то вроде подарка?
— Помнишь, какой сюрприз ты мне устроила в прошлом году? — спросила она, оглянувшись на Титанию. — Это было круто!
Вечером, когда Нин исполнилось пятнадцать, Титания, ничего не сказав, отвезла её в парк Ла-Виллет. От выхода из метро к парку двигалась огромная толпа, и, когда Нин поняла, что она тоже часть этой толпы, сердце её забилось вдвое чаще. Она не могла поверить собственным глазам: мать, которая всегда думает только о себе и ни о чём не заботится заранее, ухитрилась добыть два билета на концерт Sign of the Brothers, лучшей электронной группы нашего времени! Весь вечер она шокировала друзей, публикуя селфи, сделанные прямо перед сценой. Изель и Артур чуть с ума не сошли: у неё за спиной был отчётливо виден лидер группы в своём легендарном костюме. Класс!
— Почему ты вдруг вспомнила? — спросила Титания.
— Потому что в этом году твой подарок ещё безумнее: целая семья! Ты превзошла саму себя!
Титания Карельман сняла кастрюлю с огня и разлила молоко по чашкам.
— Признаться, я не подгадывала под твой день рождения, — вздохнула она. — Но очень рада, что ты воспринимаешь это как подарок…
Она отвернула крышку с банки варенья, и они с Нин уселись завтракать.
— Я уже лет двадцать не просиживала всю ночь до утра! — воскликнула Титания, набрасываясь на первый круассан.
— А у меня это вообще в первый раз, — улыбнулась Нин.
Она проглотила круассан и снова заговорила:
— Ведь твои братья были моего возраста, когда Роз-Эме вас оставила.
— Да, им было шестнадцать с половиной.
Нин задумчиво сжевала второй круассан. Иногда с подружками они болтали о том, что бы стали делать, если бы родители вдруг исчезли. Они представляли, как сидят совсем одни в пустых квартирах и никто не говорит, что надо и чего не надо делать, никто не мешает жить, как хочется. Но это, понятное дело, были всего лишь фантазии.
— И что же вы стали делать после этого?
— После того как утопили «панар»?
— Да.
Титания подула на кофе. Разорвала посередине следующий круассан, наполнила его абрикосовым вареньем и откусила большой кусок. Перед тем как продолжать, необходимо было подзаправиться.
Глава 30
1986
Утром 15 июля я обнаружила Ориона, одетого в велосипедную майку, около дома. Он возился с «Эльеттом»: перевернул его вверх ногами, подложив под руль и седло подстилку. Мне была хорошо знакома эта его привычка — миллиметр за миллиметром осматривать резину велосипеда. Рядом стоял открытый чемоданчик с инструментами: устройством для съёма шин, шестигранными ключами, шестерёнками и ниппелями.
— Поедешь кататься? — спросила я, потягиваясь на солнышке.
Брат ответил не сразу. Он стоял, склонившись над велосипедом с сосредоточенным видом хирурга, спасающего чью-то жизнь, а потом кивнул на старый багажник, который валялся рядом в траве, и я поняла, что он готовит велосипед не к заурядной прогулке по округе.
Я опустилась на ступеньки, вдруг почувствовав себя столетней старухой, и молча наблюдала за процессом подготовки.
Когда багажник был надёжно прикреплён, Орион поднял «Эльетт», чтобы перевернуть и поставить колёсами на землю.
— Не подержишь, Консо?
На дрожащих ногах я подошла ближе. Я ощущала стопами травинки, ещё мокрые от росы. Но в горле у меня пересохло, как в настоящей пустыне.
Пока я держала велосипед, брат сходил в дом. Мне было ясно, что вернётся он со своим чемоданом, поэтому я закрыла глаза, будто надеясь, что смогу оттянуть этот момент. Лес и озеро вокруг меня плескались, шелестели и гудели как ни в чём не бывало, и я могла сколько угодно сжимать веки и стискивать в ладонях руль — мне было не по силам что-нибудь изменить: мир продолжал вращаться, и время шло.