Мы ели шоколад, паштет и печенье в любое время суток и мечтали о том дне, когда Роз-Эме вернётся и приготовит нам тартинки с тунцом-и-помидорами и суп из тапиоки.
Нас тревожило, что под лестницей стоят чемоданы, полные денег. Что мы будем делать со всеми этими миллионами? Роз-Эме пыталась убедить нас, что это потрясающий подарок, но мы пока не могли обрадоваться полученному состоянию. Кроме вопроса о деньгах был ещё один, гораздо более щекотливый. Что мы станем делать дальше со своей жизнью, зная, кто мы такие: потомки вора, дети террориста-наркомана?
На третий день я вдруг вспомнила про долг, который так и не вернула магазину. Я больше не могла сидеть без дела, поэтому вытащила купюру в сто франков из предназначенного мне чемодана, села в «панар» и поехала в деревню.
Я припарковалась у крытого рынка. Проходя мимо газетного ларька, вдруг остановилась как вкопанная, прочитав заголовок «Беглый Пазини пойман». Ниже была сама новость, она начиналась со слов: «Террорист арестован благодаря анонимному телефонному звонку в полицию». С влажными руками я купила по экземпляру всех сегодняшних газет.
Вернувшись в лесной дом, я отодвинула мусор, скопившийся на столе, и бросила пачку газет на освободившееся пространство.
— Разделим поровну и будем читать, — сказала я братьям. — Все статьи, в которых говорится о нём, вырезаем и складываем вот сюда.
Я не могла называть этого человека иначе, как просто «он».
За пару часов мы собрали настоящий урожай. Одни заметки были совсем короткие (шесть строчек в «Лё Монд»), другие — гораздо длиннее (целая страница в «Ля Републик дю Сантр»). Все они сопровождались одной и той же фотографией, благодаря которой мы впервые в жизни увидели лицо нашего отца — на снимке из полицейского участка. Впечатление было удручающим. Никто из нас не искал на фотографии фамильное сходство, но было очевидно, что близнецы унаследовали его чётко очерченные губы и высокий лоб.
Информация во всех статьях была более-менее одинаковой: Маэстро был ранен в голову, но не умер. Под надёжной охраной его перевезли в больницу, где он будет находиться до заключения в тюрьму.
Больше всего подробностей обнаружилось в «Ла Републик дю Сантр». Журналист побывал на месте событий вскоре после ареста Пьетро и рассказал о расследовании, проведённом в окрестных деревушках. Несколько свидетелей сообщили полиции о том, что видели на здешних пустынных дорогах необычную машину небесного цвета. «Панар PL17, внедорожник пятидесятых годов, — утверждал один из них, в прошлом владелец станции техобслуживания. — Ещё бы я её не заметил! Этой модели уже нигде и не встретишь! К тому же мотор у неё грохотал так, что за десять километров слышно!» Возможно, это и не имело отношения к делу, но полиция объявила в розыск удивительную машину и её водителя.
Прочитав это, мы с братьями вышли на террасу.
«Панар» смирно стоял на привычном месте. Мы знали его всю жизнь: он служил нам верой и правдой и возил из Сен-Совера на пляж, из дома Вадима — в Моншатель и из Моншателя — в лесное убежище. Это был наш второй дом, наш преданный боевой товарищ. И вот теперь, из-за умника-автомеханика, «панар» стал представлять угрозу.
— Что будем с ним делать? — спросил Окто.
Дыхание у него стало сиплым, и он вдохнул несколько доз «Вентолина».
— В общем-то, выбора нет, — ответила я.
— Спрячем в лесу, — предложил Орион.
— Да! — подхватил Окто. — Завалим кучей веток!
— Нет, — вздохнула я. — Слишком рискованно.
— Что же тогда? — спросил Орион со слезами на глазах.
Я была старшей, и только я умела водить, поэтому я поняла, что решение придётся принимать мне.
На следующий день, в праздник 14 июля
[57], под потрясёнными взглядами братьев я завела «панар», включила заднюю передачу и покатила по лесной дороге. Когда машина встала под хорошим уклоном, я выключила двигатель, потянула ручник и застопорила руль доской, надеясь, что она удержит «панар». Потом открыла дверь, сняла машину с ручника, и она медленно покатилась вниз по склону. Не дожидаясь, пока фургон сильно разгонится, я выпрыгнула из салона. Я вывихнула лодыжку, неудачно приземлившись среди рытвин, но даже не заметила боли. Я бежала, бежала как сумасшедшая за «панаром» всё время, пока он неутомимо катил прямо, со своей болтающейся передней дверцей, — казалось, это детство уезжает от меня, уезжает навсегда.
Я правильно рассчитала траекторию.
Когда машина докатила до берега, она разогналась достаточно для прыжка. С того места, где я находилась, было видно, как её нос взлетел, затем резко нырнул вниз, и два задних иллюминатора бросили на меня прощальный взгляд, грустный и полный укора.
С весёлыми брызгами наш «панар» ушёл под воду, увлекая за собой на дно озера все наши воспоминания и пистолет Пьетро, который так и остался лежать в бардачке.
Глава 29
Суббота
5:40
Нин и Титания стояли плечом к плечу перед застеклённой дверью террасы и щурили усталые глаза. За последний час небо побледнело, и звёзды сначала стали размытыми, а потом и вовсе исчезли.
— Смотри, — прошептала Титания. — На том берегу есть место, где ели немного расходятся, видишь? Летом солнце поднимается именно там. Можно подумать, деревья расступаются перед ним и с почтением стоят по обе стороны дороги.
Солнце пока ещё не вышло из-за горизонта, но робкий свет между верхушками деревьев говорил, что оно вот-вот появится. Титания отодвинула стекло и взяла Нин за руку, приглашая выйти.
— Это удивительный момент, пошли.
На террасе дул лёгкий ветерок. Жабы и лягушки умолкли, пела какая-то птица, вода в озере была зеркально гладкой, оттуда не доносилось ни всплеска. Всё казалось прозрачным и хрупким.
Титания чувствовала, как где-то глубоко внутри одновременно растут радость и страх. Через несколько часов, если всё будет хорошо, персонажи её истории снова соберутся на том же месте, где попрощались друг с другом вот уже почти тридцать лет назад. Она и ждала этого момента, и опасалась его.
— Подумать только, «панар» — где-то тут, под водой… Ты помнишь, где именно он утонул? — спросила Нин, и голос её от усталости прозвучал немного сипло.
Титания подняла руку, чтобы указать место недалеко от берега, но в это мгновение на горизонте вдруг вспыхнул пожар. Казалось, кто-то чиркнул спичкой: ели загорелись, озеро осветило ярким огнём, и в небе появился пылающий шар солнца.
Ослеплённые, Нин и Титания зажмурились.
Тишину нарушил шелест крыльев, вздох ветра рябью скользнул по поверхности воды, мать и дочь почувствовали на утомлённых лицах уже тёплое дыхание новорождённого летнего дня.
Обе долго молчали, а потом Титания спросила: