Грандиозная заря  - читать онлайн книгу. Автор: Анн-Лор Бонду cтр.№ 39

Мы с братьями не могли вымолвить ни слова.

Сколько там могло поместиться купюр? Тысячи? Десятки тысяч? Разумеется, никто из нас ни разу в жизни не видел такого количества денег, разве что в кино.

Роз-Эме снова закрыла сумку. Она посмотрела по очереди на каждого из нас и сказала:

— И ещё в чемоданах.

У меня сжалось сердце. Сколько чемоданов мы вытащили из багажника? Окто оглянулся на дверь — туда, куда мы скинули багаж, уверенные, что в нём лежит то же, что и обычно: одежда, зубные щётки, книжки, тетрадки, кассеты.

— Ты шутишь? — спросил брат.

— Не шучу, — ответила Роз-Эме.

— Но… тут четыре чемодана! — воскликнул Окто.

— Правильно. Четыре чемодана и спортивная сумка. Пять раз по тысяче пачек.

Дождь так сильно барабанил по крыше, что говорить приходилось довольно громко.

— И сколько же это? — крикнул Окто.

— Откуда они у тебя? — крикнула я в свою очередь.

— Почему вы кричите? — завопил Орион. — У меня от вас уши болят!

Брат сидел в кресле и дрожал — то ли от холода, то ли от волнения. Роз-Эме подала ему знак, чтобы он подошёл, Орион поднялся и неловко обхватил её своими длинными руками.

— Прости, котёнок, — шепнула Роз-Эме. — Это из-за грозы, понимаешь. Всё пройдёт.

Какое-то время мы просто сидели неподвижно, не в состоянии ни думать, ни говорить, и ждали, пока Орион перестанет дрожать как осиновый лист.

Молнии сверкали реже, гром отходил дальше.

— Консо, может, подогреешь молока? — предложила Роз-Эме. — Кажется, в буфете на нижней полке осталась коробка «Несквика».

Я встала, Окто пошёл за мной на кухню. Он достал четыре кружки и пакет печенья. Пока молоко грелось на плите, я услышала, как он что-то бормочет.

— Пять раз тысяча, пять тысяч… Пять тысяч по двадцать, сто тысяч. И сто тысяч по…

Брат положил руку мне на плечо. Он ещё в прошлом году меня перерос. Нагнувшись к моему уху, он прошептал:

— Там по крайней мере сто раз по сто кусков, да?

«Сто кусков» — я не особо понимала, сколько это. Ясно было только, что речь шла о какой-то нереальной сумме. Просто в голове не укладывалось, что все эти деньги где-то раздобыла моя родная мать.

Я принесла чашки с горячим молоком, и мы сидели в дрожащем свете свечей и молча грызли печенье.

— Знаешь, я нашёл идеальное положение седла, — наконец сообщил Орион Окто.

— Ого, правда?

— Как Элли Меркс, — добавил Орион. — Он тоже искал идеальное положение седла.

Его как будто отпустило. Роз-Эме гладила сына по голове. Глаза у неё блестели и были влажными, как у человека с температурой под сорок.

— Вы задали мне два вопроса, — наконец произнесла она. — Я на них отвечу. Первый простой: десять миллионов франков.

— Сто по сто кусков, — прошептал Окто.

— Второй вопрос требует предварительных объяснений, — сказала Роз-Эме. — А впрочем…

Она закрыла глаза и открыла их только через несколько секунд.

— Эти деньги я украла у вашего отца.

С тех пор как речь зашла о спортивной сумке, набитой деньгами, Нин не шевелилась и даже почти не дышала. Мозг же, напротив, работал на полную катушку. Матери мало было ошарашить её новостью о существовании целой семьи, так теперь она собирается сообщить, что у них где-то спрятано целое состояние? Может, даже прямо здесь, в этой лачуге?

— Десять миллионов франков — это сколько в евро? — спросила она.

Титания покачала головой. Она никогда не была сильна в математике.

— Думаю, необязательно переводить франки в евро, зайчонок. Просто представь себе десять миллионов евро — и у тебя будет примерная картина, чего стоили эти чемоданы, набитые пачками денег.

— Чума. И они были настоящие?

— Конечно.

Титания почувствовала, как расслабляются челюстные мышцы. Даже черты её лица будто бы изменились теперь, когда она раскрылась дочери. Казалось, она наконец сняла с себя маску, которую носила много лет.

— В ту ночь, — продолжала она, — с девятого на десятое июля 1986 года Роз-Эме рассказала, что скрывала всю нашу жизнь. Мы с братьями до самого утра слушали её. Я попытаюсь изложить тебе главное. Думаю, ты без труда представишь, как я себя чувствовала тогда.

Нин, еле дыша, кивнула. Ей казалось, она погружается в туман, в котором лишь одна мысль была ясной как день: она хочет знать всё.

Гроза прошла. Огонь в печи разгорелся, и горячее молоко нас всех немного успокоило. Вместо порванной футболки Окто надел старую трикотажную рубашку Жана-Ба, которую Роз-Эме оставила себе на память. Орион больше не дрожал. Свернувшись калачиком, он примостился под боком у Роз-Эме и как будто бы дремал.

— С чего же начать? — вслух спросила себя наша мать.

— С начала? — предложил Окто.

Роз-Эме заметила, что не у всех историй начало бывает такое уж очевидное.

— В одни истории входят через парадную дверь, в другие — с чёрного хода. И даже через потайные лазы.

— Ну, может быть, — вздохнул брат, — только постарайся не забраться в каменный век в поисках начала.

Роз-Эме улыбнулась. Она понимала, что Окто настроен мрачно, и не винила его.

— Ну что ж, пожалуй, начну со своего знакомства с Пьетро Пазини.

— Кто это? — спросила я.

— Твой отец, Консолата. И ваш тоже, мальчики.

Меня охватило чувство, которое невозможно описать. Паника, облегчение и счастье вперемешку. Эмоция была настолько сложная, что я поспешила представить, будто речь идёт не обо мне, будто не я ждала этого момента всю жизнь. Я защитилась от потрясения, сделав вид, что всё это происходит с кем-то другим.

— Но, — задыхаясь, проговорил Окто, — ты же всегда говорила…

— Знаю, — перебила Роз-Эме. — Вы должны забыть всё, что я рассказывала вам до этого момента.

— Наш отец не погиб, прыгая с парашютом? — спросил Орион, который больше не дремал.

Роз-Эме покачала головой.

— Почему ты нас обманула?

Лицо Ориона выражало такое искреннее недоумение, что Роз-Эме прикусила губу.

— Вы без конца задавали вопросы. Я не могла на них ответить, поэтому пришлось выдумывать.

С этого момента мы слушали не перебивая, позволяя матери постепенно разматывать клубок запутанного рассказа — правдивой истории её и нашей жизни.