Грандиозная заря  - читать онлайн книгу. Автор: Анн-Лор Бонду cтр.№ 35

Я была в том возрасте, когда задаются вопросами, кто ты и кем хочешь стать. Мне необходимо было узнать мнение матери.

— Я в этом совершенно убеждена. Вон доказательство! — она указала на усыплённых близнецов за окном.

Я наморщила нос…

— Если мои истории погружают в сон, это не слишком хороший знак…

— Почему? — улыбнулась Роз-Эме. — Есть разные истории. От одних хочется плакать, от других — смеяться. Есть истории, которые задают вопросы, и те, что на них отвечают. Какие-то не дают уснуть… а некоторые успокаивают.

— Значит, ты считаешь, что у меня талант успокаивать?

— Несомненно.

— И ты думаешь, на других людей это тоже подействует? — взволнованно спросила я. — Потому что я не хочу придумывать истории только для них двоих, понимаешь? Я бы хотела, чтобы мои истории нравились людям, которых я не знаю. Самым разным людям!

Роз-Эме мечтательно прищурилась и посмотрела вдаль.

Она всегда противостояла трудностям взрослой жизни, делала всё возможное, чтобы оградить нас от них. Но теперь я выросла. И мне нужна была не защита, а искренность.

— Я правильно понимаю, ты хотела бы стать писательницей? — спросила мать.

Я кивнула. Мне доставляло радость представлять себя сидящей дни напролёт за пишущей машинкой, как Франсуа Мерлен из фильма «Великолепный». Я готова была перебиваться с хлеба на воду и пахать как проклятая, чтобы оплачивать счета. Я не сомневалась, что игра стоит свеч. Но в лицее нам целыми днями втолковывали, что, мол, прежние поколения жили беспечно, а нам про это следует забыть, потому что наша молодость будет непростой. Мы только и слышали, что о безработице, вымирающих отраслях и закрытии заводов. Мечтателей уговаривали вернуться на землю. Интересно, Роз-Эме тоже, как и все они, станет убеждать меня, что надо перестать витать в облаках?

Она потушила сигарету и посмотрела на меня очень серьёзно.

— Послушай, доченька, я не знаю, можно ли ещё зарабатывать, складывая слова во фразы. Но если у тебя к этому лежит душа, обязательно нужно попробовать. Всегда надо пробовать.

Я улыбнулась, и она улыбнулась в ответ, и мы долго сидели молча, наблюдая, как дом наш медленно погружается во тьму и в пение лягушек.

Наверное, в юности мне бы следовало, как и всем моим подружкам, мечтать о каникулах в летнем лагере или за границей, где можно изучать иностранный язык. А не о том, чтобы проводить долгие летние недели в глуши, в компании нашей маленькой семьи. Но я, как ни странно, не желала ничего другого и наслаждалась каждой секундой, проведённой на берегу озера.

Я любила это место и его тягучее время.

Любила читать, опустив ноги в воду, или, в ненастные дни, писать, сидя за столиком в маленькой комнате и слушая, как барабанят по крыше капли дождя.

Любила переправлять братьев на остров и устраивать там бесконечные поиски сокровищ.

Любила наблюдать, как ворчит Окто из-за того, что в его магнитофоне сели батарейки и он не может слушать свои сокровенные кассеты Kraftwerk или Depeche Mode.

Любила, как вечером Роз-Эме звонит в колокол, сообщая нам, что пора возвращаться из экспедиции. Она ещё расставляла по всему дому свечки, и они мерцали, как россыпь светлячков.

Я любила смотреть на Ориона, когда он чинил велосипед, у которого по несколько раз в неделю пробивало шины камешками на дороге. Руки у него были вечно в резиновом клее!

Любила дни пополнения запасов, когда мы все вместе отправлялись в продуктовую лавку в посёлок. Улыбку, которой озарялось лицо Окто, когда он получал новую коробку батареек. Любила выбрать себе в журнальном ларьке три-четыре книги, тогда как Орион неизменно уходил оттуда с новым номером «Зеркала велосипедиста».

Я любила возвращаться в наш лесной дом с полным багажником покупок.

Наступал вечер. Комары, летучие мыши, последние лучи солнца, а дальше — темнота, которая просачивалась между еловых стволов, а потом выплёскивалась на поверхность озера, плотная и тяжёлая, как лава. Ночь окутывала нас со всех сторон, мир впадал в кому, и до следующего дня на свете не существовало больше ничего.

Нин оглянулась на балконную дверь, обрамлявшую тревожную темноту, которую мать только что сравнила с состоянием комы.

— Знаешь, что мне это напоминает? Картины, которые мы изучали в прошлом году, помнишь? Тот тип, который писал совершенно чёрные полотна, как там его… забыла фамилию.

Титания улыбнулась, вспомнив, как бесилась Нин, когда ей задали написать сочинение по серии монохромных работ.

— Пьер Сулаж, — подсказала она.

— Да, точно! Пьер Сулаж! Фамилия, конечно, в тему! ^[46]

Нин покачала головой. Сколько часов она терзала свой бедный мозг, разглядывая концептуальные картины, по поводу которых ей было совершенно нечего сказать! Кроме того, что, по её мнению, нарисовать такое мог бы любой детсадовский ребёнок, если ему дать в руки кисть!

— Погоди-ка, у меня идея! — сказала она, выпрыгивая из кресла.

Она отключила телефон от зарядного устройства и погасила свет, отчего комната погрузилась в непроглядную тьму.

— Что ты делаешь? — спросила Титания.

— Подожди, сейчас увидишь…

Освещая себе путь телефоном, Нин добралась до балконного окна и сфотографировала фрагмент беспросветной ночи, устрашающей бездны, которая навалилась на стекло с той стороны.

— Ха! — выкрикнула она, оценивая результат. — По-моему, неплохо!

На экране телефона не было ровным счётом ничего. Одна только чернота. Чернота и едва различимые очертания её собственного отражения в стекле.

— Как думаешь, смогу я это выставить в «Бобуре»? ^[47] Я бы назвала это… подожди, сейчас… «Посвящение Пьеру Сулажу»!

Она с триумфальным видом вручила телефон Титании. Фея саспенса рассмеялась.

— Чего смеёшься? — надулась Нин, забирая телефон. — Твоя мать говорила, что всегда нужно пробовать. Вот и я тоже хочу попробовать заняться современным искусством — что, нельзя? А вдруг моя фотка будет стоить миллионы?!

Не зная, всерьёз это или нет, Титания на всякий случай оборвала смех. У Нин часто от шутки до важного разговора — один шаг.