— Давай, Консо! — кричала наша единственная болельщица. — Вперёд, девочка моя! Покажи им! Не сдавайся! Долой фаллократов!
[5]
Единственный вид спорта, которым Роз-Эме когда-либо занималась, имел прямое отношение к интимной обстановке её спальни. Но свою роль матери она тоже исполняла со страстью и, как большинство женщин того времени, исповедовала агрессивный феминизм.
— Давай! Ты лучшая! Раздави этих мачо! Покажи, кто здесь главный! Разбей оковы! Порви им за… Го-о-о-ол!
Матч закончился со счётом 4:2 в пользу Сент-Этьена. И хотя я подозреваю Вадима в том, что он заплатил рабочим, чтобы они мазали по воротам или пропускали мои мячи, я совершенно убеждена: в тот день я играла как Батеней.
Мы стали часто проводить матчи — такие же невероятные, как и первый. В течение недели Вадим набирал добровольцев среди своих пациентов («Мишель, вам это будет очень полезно!», «Давайте, Жильбер, я прописываю вам позицию центрального нападающего, считайте, что это мой рецепт!»), и по выходным больные игроки собирались вместе со здоровыми на лужайке у доктора. Поначалу команды были малочисленными, но потом к делу подключился ухогорлонос, и скоро мы могли комплектовать полные составы, нам даже было кого усадить на скамейку запасных. Маленькие, большие, старые, с простудой и температурой, женщины, мечтающие сбросить вес, пациенты с депрессией, надеющиеся переключиться с печальных мыслей, дочь мясника с её дополнительной хромосомой
[6], жандармов сын с ногами разной длины, работники издательства, мои одноклассники, водитель школьного автобуса и порой даже господин мэр собственной персоной. А посреди этого разношёрстного сборища сияющий Вадим щеголял футболкой голкипера, и спаниель Пилюля радостно путался у него под ногами, не отходя от хозяина ни на шаг.
— Спорт — это здоровье! — восклицал доктор. — Чем больше двигаешься, тем меньше чихаешь!
Он надевал перчатки, вставал на ворота и давал свисток к началу матча. Он ловил мяч в прыжке и в падении, мастерски пританцовывал в ожидании удара и оказался таким свирепым вратарём, что в конце концов я вынуждена была признать, что в футболе он всё-таки не полный ноль.
В одно из воскресений на тополиной аллее, ведущей к нашему полю, появился какой-то молодой человек. Его силуэт казался знакомым. Он был одет в синий спортивный костюм, на шее висело махровое полотенце. Гость подмигнул мне.
— Привет, чемпион!
У меня перехватило горло от нахлынувших чувств. Это был Жан-Ба. Я перескочила через ограду и бросилась ему на шею. Я так давно его не видела!
— Вот это ты шевелюру отрастила! — улыбнулся он, взъерошив мне волосы.
Он взглядом поискал мою мать, но на этот раз её не было среди зрителей.
— Так захотелось вас увидеть, тебя и мальчишек. С тех пор как вы перебрались сюда, в деревне вас не встретишь. Вас тут взаперти, что ли, держат?
Он ткнул пальцем туда, где сердце, добавил:
— Я записался на приём к доктору Борду, сказал, что у меня болит вот здесь. И он прописал мне матч. Утверждает, что нет лучшего средства от любовных огорчений.
В эту секунду нас заметил Вадим, и Жан-Ба приветственно поднял руку.
— А он симпатичный, этот тип, — сказал он.
— Ты лучше! — запротестовала я.
— Ну ещё бы, — улыбнулся Жан-Ба. — Уверен, с ним ты не играешь в Тарзана!
Я энергично замотала головой. Ни за что бы я не стала запрыгивать на спину доктору Борду!
— Ты как-то уж слишком выросла, — заметил Жан-Ба. — Неужели я больше не смогу таскать тебя на плечах?
Я разревелась, и Жан-Ба крепко обнял меня. Думаю, ему тоже хотелось заплакать, но он сдержался.
— А меня? Меня ты сможешь поднять? — раздался голос Окто.
Братишка стоял за спиной у Жана-Ба, в шортах, которые были уже далеко не такие белые, и в майке, которая была уже далеко не такая зелёная.
— О! А это что за малэнкая свинья? — воскликнул Жан-Ба, имитируя акцент мадам Руис. — У меня на спине никаких маленьких свиней, claro?
Он подхватил Окто, забросил его на плечи и помчался вокруг поля так быстро, что мой брат хохотал и повизгивал.
Орион бежал за ними следом и аплодировал. Жан-Ба опустил Окто на траву и наклонился ко второму близнецу; глаза у него при этом были немного красные.
— Привет, птица-синица! — сказал он и поднял Ориона на руки. — Ну как ты? Чирикаешь?
В ответ мой брат засвистел.
— И бумкаешь? — продолжал Жан-Ба.
— Бум! Бум! — весело ответил Орион.
— Гудишь и веселишься?
— Чух-чух-чух, бр-р, дрын-дрын!
Жан-Ба звонко чмокнул Ориона в щёку, поставил его на землю и вытер глаза.
— Ну что, доктор? — крикнул он Вадиму. — В какой я команде?
— Спросите у Консолаты! Это она здесь решает!
— Как всегда, — улыбнулся Жан-Ба.
Он развёл руки, показывая, что отдаётся в мою власть, и я тут же постановила, что играть он будет нападающим в моей команде.
В конце матча, измотанный, но довольный победой, он подошёл пожать руку Вадиму.
— Вы были правы, доктор. Я чувствую себя намного лучше!
— Да, эти ребята — отличное лекарство, — улыбнулся Вадим. — Приходите к нам в любое время.
Я догадалась: Жан-Ба очень расстроился, что не повидался с Роз-Эме. Он подошёл к нам попрощаться, и, когда вышел из ворот, мне стало очень больно — как будто меня рвали на части. Это была боль от того, что всё меняется, время проходит, и мы ничего не можем с этим поделать.
Жан-Ба стал приходить с нами играть. Но со временем это случалось всё реже и реже, потом мы и вовсе перестали видеться. А потом я встретила его случайно, у булочной мадам Шикуа.
В тот день по дороге из школы я нашла на земле монету в один франк и решила как можно скорее потратить её на конфеты. Я дождалась, пока мои одноклассники разойдутся, и двинулась, с ранцем за плечами, обратно к булочной. Я уже собиралась нырнуть за занавеску из бусинок, закрывавшую вход, но тут навстречу показались два посетителя. Я отступила, пропуская их.
— О, — проговорил Жан-Ба, обнаружив за занавеской меня.
В одной руке он держал багет, а на другой висела рыжеволосая девица в босоножках на танкетках. Она посасывала дужку солнцезащитных очков.
— Консо! — воскликнул Жан-Ба, и в голосе его слышалась наигранная весёлость. — Что ты тут делаешь?
— Ну… — сказала я, глядя на рыжую. — Я…