— Неправда! Неправда! — вопил Окто.
— А ты докажи! — крикнула я.
Мой бедный брат обиженно нахмурился, замахнулся на меня кулаком и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пулей бросился вниз по лестнице.
Когда я добежала до первого этажа, дверь в подвал была распахнута, и Окто уже поглотили тёмные недра подземелья. Пилюля с растерянным видом дожидался меня.
— Что же ты, Тимоти? — проворчала я. — Отпустил его туда одного?
Спаниель виновато застучал хвостом. Я схватила его за ошейник, проворчав:
— Да ладно тебе!
Подтолкнув Пилюлю в темноту, я побежала следом; сердце у меня при этом колотилось с такой силой, что даже уши закладывало.
— Окто? — позвала я, оказавшись внизу.
Ответа не последовало. Я вцепилась в ошейник. Мне казалось, будто я ослепла. Но постепенно глаза привыкли к темноте, и стали проявляться очертания предметов.
— Вперёд, Тимоти! Давай!
Пёс потащил меня среди стеллажей, старых матрасов, стопок газет, и наконец мы прошли через весь подвал, так и не встретив ни одного монстра.
С лестницы на другой стороне подвала в помещение проникал слабый свет.
Какую тайну предстояло нам обнаружить в этой башне? Честно говоря, уже не помню, на что я рассчитывала, но, начитавшись приключенческих романов, я, вероятно, представляла себе сундук с золотыми монетами? Или старого пирата-отшельника?
Чего я никак не ожидала, так это встретиться с настоящим призраком.
— Кто это? — спросил Окто, когда разглядел меня в темноте. — Ты его знаешь?
Брат стоял в центре круглого помещения, уходившего метров на двадцать вверх, и указывал на три огромные картины, прикреплённые к деревянным балкам и тихонько покачивавшиеся у нас над головами. Каждое полотно представляло собой портрет одного и того же улыбавшегося мальчика.
— Не знаю, — сказала я, рассматривая лицо на портретах.
Окто бросил на меня разочарованный взгляд.
— Это и есть тайна тёмной башни?
Я пожала плечами и внимательно огляделась. Пол был усеян каплями краски. Казалось, давным-давно здесь прошёл праздник, после которого тысячи конфетти окаменели, прилипнув к полу. Я увидела шкаф и большой стол, уставленный ржавыми банками с кистями. У одной из балок стояло несколько велосипедов.
Пилюля, осторожно принюхиваясь, подошёл к шкафчику и вдруг заскулил. Мы с Окто переглянулись. Возможно, настоящая тайна там? В шкафу?
Я открыла дверцу.
— Ну? Что? — спросил Окто, остававшийся на безопасном расстоянии и готовый, если понадобится, немедленно удрать.
— Одежда, — ответила я.
— И всё?
— Да.
Я оглядела стопки аккуратно выглаженных вещей.
— По-моему, это одежда мальчика, — сказала я.
— Того, с картины?
— Именно, Дик. И если он больше не может её носить, то для этого есть серьёзная причина.
Окто задумался и выдвинул своё предположение:
— Он вырос?
Я покачала головой.
— Конечно нет! Думаю, он умер!
Поражённая драматизмом собственной фразы, я отошла подальше от шкафа. Пилюля рылся носом в аккуратно сложенной одежде, без конца скулил и махал хвостом.
— Тим, перестань! — приказала я.
Я боялась, что он разрушит святилище, и оттащила его от шкафа.
— Думаешь, Пилюля знал этого мальчика? — спросил Окто. — Поэтому он так расстроен, да?
Я посмотрела на брата взглядом героев вестернов: прищурив глаза, будто меня слепило солнце.
— Если ты прав, Дик, это означает, что мальчик жил здесь. У доктора Борда.
— Точно, — прошептал Окто.
Мы довольно долго простояли молча, глядя на гигантские картины на стенах. Мальчик нам улыбался. Ему было, наверное, лет одиннадцать-двенадцать, не больше. Казалось, он тихонько посмеивается над нами и нашим расследованием.
— Думаешь, это Вадим нарисовал картины? — спросила я.
Окто пожал плечами. Кто знает?
— А велики чьи?
Я подошла к велосипедам, приваленным к балке. Их было штук шесть. Под брезентом стояли детские, остальные были взрослые.
Я рассказала Окто, как утром Вадим выходил из подвала, взмокший от пота.
— И что? Он приходит сюда кататься на велосипеде? — усмехнулся Окто.
Я ещё раз оглядела помещение: круглое, изрезанное узкими окнами, ужасно высокое, но в диаметре совсем небольшое. Трудно было представить, чтобы кто-нибудь оседлал велосипед и принялся кружить по такой тесной башенке.
— Нет, это какая-то ерунда.
— Ну и что теперь? Расследование окончено? Уходим?
Окто переминался с ноги на ногу; мне и самой было немного не по себе под взглядами нарисованных глаз.
Я протянула брату руку.
— Ладно, пошли отсюда.
— Да! — радостно подхватил Окто.
Мы быстро двинулись обратно по подвалу, Тим-Пилюля мчался впереди, указывая путь. Когда мы наконец поднялись по лестнице, на нас лица не было от страха.
— Откуда это вы, дети? — воскликнула Лулу, как раз проходившая мимо.
У неё в руках была корзина: кухарка шла в огород за овощами.
Она окинула нас пристальным взглядом и всё поняла.
— О господи, — проговорила Лулу, прикрыв рот ладонью.
Корзина выпала у неё из рук, глаза наполнились слезами. Она закрыла дверь подвала на два оборота и прижала нас к себе.
— Я же говорила доктору, чтобы не оставлял ключ в замке. Ох, боже мой, детки милые, зачем вы туда ходили?
Тут у Окто сдали нервы.
— Это всё Консо! — заревел он в голос. — Она хотела играть в Великолепную пятёрку!
Я не стала спорить и спросила, указывая на дверь подвала:
— Кто это? Тот мальчик, внизу?
Лулу тяжело вздохнула. Она подняла глаза к потолку, ещё несколько раз пробормотала «господи боже мой» и повела нас в свои кухонные владения. Там она налила каждому по стакану воды с гранатовым сиропом и вручила по соломинке.
— Этот мальчик… — начала Лулу. — Его звали Жак.
У неё тут же сдавило горло, и ей потребовалось несколько минут, чтобы справиться с собой.
— Очаровательный был мальчишка. Доктор и его жена души в нём не чаяли. Единственный сын, шутка ли.
Мы с Окто уткнулись носами в стаканы и слушали почти не дыша.
— Он ещё даже ходить толком не научился, а доктор ему в ручки уже сунул велосипедный руль — и пошло-поехало! — заразил своей страстью к велосипедам. Малыш оказался даровитый, так что доктор при любой возможности уходил кататься с ним по здешним дорогам. Ну, скажу я вам, и накатали они вдвоём километров! Малыш рос и становился всё сильнее. И скорость набирал, и мастерство. Настоящий маленький чемпион. Доктор так им гордился… Вместе они устанавливали себе цели: решали, какие знаменитые перевалы на трассе «Тур де Франс» им бы хотелось преодолеть. Раскладывали на столе дорожные карты и часами над ними нависали, всё что-то там придумывали.