отойти от окошка, как вдруг заметил, что несколько
оборванцев, дремавших в
дверной амбразуре дома напротив, встрепенулись и с интересом
стали смотреть
куда-то вдоль улицы. Генри ничего не было видно, но до него
доносился грохот
несшейся вскачь повозки. Затем в поле его зрения показался
небольшой ветхий
фургон, который мчала закусившая удила лошадь.
Седобородый и седовласый
старец, сидевший на козлах, тщетно пытался сдержать ее.
Генри с улыбкой подивился тому, как еще не развалился
ветхий фургон -
так его подбрасывало на глубоких выбоинах, покосившиеся
колеса еле держались
на оси и вращались вразнобой. Но если фургон еще с грехом
пополам держался,
то как не разлетелась на куски ветхая упряжь, - это уж,
по мнению Генри,
было просто чудом. Поравнявшись с окном, у которого
стоял Генри, старик
сделал еще одну отчаянную попытку остановить лошадь; он
приподнялся с козел
и натянул вожжи. Одна вожжа оказалась гнилой и тут же
лопнула. Возница
повалился на сиденье, оставшаяся в его руках вожжа
натянулась, и лошадь,
повинуясь ей, круто повернула вправо. Что произошло затем
- сломалось ли
колесо, или сначала отскочило, а уж потом сломалось,
- Генри не мог
разобрать. Одно было несомненно: фургон разлетелся на
части. Старик упал и,
протащившись по пыльной мостовой, но упрямо не выпуская
из рук оставшуюся
вожжу, заставил лошадь описать круг, и она, фыркая, стала
мордой к нему.
Когда он поднялся на ноги, вокруг уже собралась
толпа. Но любопытных
быстро раскидали вправо и влево выскочившие из тюрьмы
жандармы. Генри
продолжал стоять у окна и с интересом, поистине
удивительным для человека,
которому осталось жить всего несколько часов, смотрел на
разыгравшуюся перед
ним сценку и прислушивался к долетавшим до него репликам.
Старик дал жандармам подержать лошадь и, даже не
стряхнув грязь и пыль
с одежды, поспешно заковылял к фургону и принялся
осматривать груз,
состоявший из нескольких ящиков - большого и маленьких.
Особенно заботился
он о большом, даже попробовал приподнять его и,
приподнимая, словно
прислушивался.
Тут один из жандармов окликнул его; старик выпрямился
и стал отвечать
охотно и многословно:
- Вы спрашиваете, кто я? Я старый человек,
сеньоры, и живу далеко
отсюда. Меня зовут Леопольде Нарваэс. Мать моя была немкой
- да хранят все
святые ее покой! - зато отца звали Балтазар де
Хесус-и-Сервальос-и-Нарваэс,
а его отец был доблестный генерал Нарваэс, сражавшийся
под началом самого
великого Боливара
[8]
. А я - я теперь совсем пропал и
даже домой не сумею
добраться.
Подстрекаемый вопросами, перемежавшимися с
вежливыми выражениями
сочувствия, в которых не бывает недостатка даже у самых
жалких оборванцев,
он несколько приободрился и с благодарностью продолжал свой
рассказ:
- Я приехал из Бокас-дель-Торо. Дорога заняла у меня
пять дней, и пока
я ничего не продал. Живу я в Колоне, и лучше было мне не
выезжать оттуда. Но
ведь даже и благородный Нарваэс может стать
странствующим торговцем, а
торговец тоже должен жить. Разве не так, сеньоры? Теперь
скажите, не знаете
ли вы такого Томаса Ромеро, который живет в вашем прекрасном
Сан-Антонио?
- В любом городе Панамы сколько угодно Томасов Ромеро,
- расхохотался
Педро Зурита, помощник начальника тюрьмы. - Придется
вам описать его
поподробнее.
- Он двоюродный брат моей второй жены, - с надеждой в
голосе произнес
старец и, казалось, очень удивился, услышав взрыв хохота.
- Да ведь не меньше десятка всяких Томасов Ромеро
живет в Сан-Антонио
и его окрестностях, - возразил ему помощник начальника
тюрьмы, - и любой
из них может быть двоюродным братом вашей второй жены,
сеньор. У нас тут
есть Томас Ромеро пьяница. Есть Томас Ромеро вор. Есть
Томас Ромеро...
впрочем, нет, этот был повешен с месяц назад за убийство с
ограблением. Есть
Томас Ромеро богач, у которого большие стада в горах.
Есть...
При каждом новом имени Леопольде Нарваэс лишь
сокрушенно мотал головой,
но при упоминании скотовода лицо его засветилось
надеждой, и он прервал
говорившего:
- Извините меня, сеньор, это, по-видимому, он и
есть! Во всяком
случае, он должен быть кем-то в этом роде. Я разыщу его.
Если бы можно было
где-нибудь оставить на хранение мой драгоценный
товар, я бы тут же
отправился его искать. Хорошо еще, что эта беда
приключилась со мной именно
здесь. Я могу доверить свой груз вам - достаточно одного
взгляда, чтобы
понять, что вы честный и почтенный человек. - Говоря это,
старик порылся в
кармане, извлек оттуда два серебряных песо и протянул
тюремщику. - Вот вам.
Надеюсь, вы и ваши люди не пожалеете, что оказали мне
помощь.
Генри усмехнулся, заметив, с каким повышенным
интересом и уважением
стали относиться к старику Педро Зурита и жандармы после
появления монет.
Оттеснив от сломанного фургона любопытных, они
тотчас принялись
перетаскивать ящики в помещение тюрьмы.
- Осторожнее, сеньоры, осторожнее, - умолял их
старик, пришедший в
неописуемое волнение, когда они взялись за большой
ящик. - Несите его
тихонько. Это очень ценный товар и уж больно хрупкий.
Пока содержимое фургона переносили в тюрьму, старик
снял с лошади всю
сбрую, кроме уздечки, и положил ее в фургон.
Но Педро Зурита, бросив красноречивый взгляд на
столпившихся вокруг
оборванцев, приказал внести и сбрую в тюрьму.
- Стоит нам отвернуться, как мигом все
исчезнет - вплоть до