Собибор / Послесловие - читать онлайн книгу. Автор: Лев Симкин cтр.№ 54

До настоящего времени известен единственный в послесталинском СССР случай применения обратной силы закона, вызвавший широкий международный резонанс и временное исключение советских представителей из международной ассоциации юристов. Это дело московских валютных спекулянтов Рокотова и Файбишенко, скупавших у иностранцев доллары и продававших их по реальному курсу, отличавшемуся от официального, заниженного. Такие операции в СССР были запрещены, за них законом предусматривалось наказание до восьми лет лишения свободы, и именно столько Московский городской суд назначил подсудимым. Вскоре после суда Хрущев на пленуме ЦК КПСС зачитал “письмо” ленинградских рабочих, “возмущенных мягкостью приговора”. “Не думайте, что ваша должность пожизненна!” – пригрозил он генеральному прокурору СССР Роману Руденко, напомнившему было о принципе “закон обратной силы не имеет”. В спешном порядке закон изменили, затем состоялся пересмотр дела Рокотова и Файбишенко, их приговорили к расстрелу. Это было в 1961 году.

Киевский процесс проходил в 1962 году, тогда же расстреляли Рокотова и Файбишенко. Возможно, сыграло роль общее настроение: может, где-то наверху решили, что если уж валютчиков расстреляли, то этих-то сам бог велел. В числе возможных причин, заставивших советское руководство пренебречь законом, могли быть внешнеполитические факторы: лишь год прошел с момента строительства Берлинской стены, и у советских властей вполне могло возникнуть желание продемонстрировать властям ФРГ, именуемых в советских газетах тех лет “германскими реваншистами”, решимость жестко наказывать нацистских преступников.

Рискну предположить, что были еще причины психологического свойства. Советские руководители того времени сами участвовали в войне, в ее начале испытали немалое унижение от поражений и огромного числа невесть откуда взявшихся предателей родины и никак не могли успокоиться, что немецкие прислужники еще ходили по земле.

Правила исполнения смертной казни в этот период регулировались секретными инструкциями, издаваемыми органами госбезопасности и внутренних дел. Приводили приговор в исполнение (смертная казнь была в виде расстрела, к тому моменту уже не было повешения) сотрудники этих же ведомств – в каждом случае по предписанию Верховного суда СССР. Такое предписание давалось после того, как Президиум Верховного Совета СССР рассмотрит вопрос о помиловании.

С просьбой о помиловании туда обратились все осужденные на киевском процессе. Из всех помиловали только одного – Ивана Терехова, прослужившего в Треблинке не менее года. Ему секретным постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 24 ноября 1962 года расстрел заменили 15 годами лишения свободы, с зачетом срока, отбытого по приговору трибунала 15 апреля 1945 года (фактически Терехову оставалось провести в местах лишения свободы пять лет).

О мотивах принятого решения можно только догадываться. В самом деле, не оттого же его одного помиловали, что он меньше других (по его собственному признанию, “всего три раза”) был в так называемом “лазарете”? “Первый раз я застрелил здорового старика, во время расстрела он сидел, – свидетельствовал на допросе в суде Терехов. – Второй раз я застрелил двух больных стариков, во время расстрела они лежали”. Еще подчеркивал, что, когда евреев гнали в газовые камеры, “винтовкой сильно не бил, только подталкивал отстающих”. Терехов работал до ареста диспетчером автопарка в Якутии (как я уже говорил, среди вахманов почему-то был высок процент шоферов и автомехаников). В отношении остальных приговор был приведен в исполнение.

Довольно странная находка в архиве Михаила Лева – письмо Печерскому от Степановой Надежды Григорьевны из Ковылинского района Мордовской АССР (1963). Этим письмом она откликнулась на прочитанную статью в “Красной звезде” о киевском процессе. “Страшно вспомнить то, что происходило в Польше недалеко от Майданека, тем более там был человек, которого мы считали зятем. Он являлся мужем моей сестры. Это вахман Иван Терехов, которому дали 15 лет. Но почему 15 лет, а не расстрел? Прошу вас, пожалуйста, сообщите, почему он присужден к 15 годам лишения свободы. Хотя вы и не судья, но, наверное, должны знать”. Думаю, Печерский оставил это письмо без ответа, во всяком случае, мне о нем ничего не известно.

“Подсудимые Н. Матвиенко, В. Беляков, И. Никифоров, И. Зайцев, В. Поденок, Ф. Тихоновский за измену родине и участие в годы войны в массовом уничтожении узников концлагерей приговариваются к смертной казни – расстрелу. Приговор был приведен в исполнение”. Этими словами заканчивается очерк М. Токарева “В замкнутом круге”, опубликованный в сборнике “Неотвратимое возмездие: По материалам судебных процессов над изменниками родины, фашистскими палачами и агентами империалистических разведок”. Третье издание книги вышло в Воениздате в 1987 году, а значит, готовилось к печати на заре горбачевской перестройки и вышло в свет в начале “гласности”. Уже стало можно рассказывать о коллаборационистах, но еще нельзя было называть этническую принадлежность их жертв. Очерк рассказывает о проходившем в Краснодаре в июне 1965 года процессе над участниками Холокоста – вахманами, но по советской традиции не упоминает о евреях, заменяя их эвфемизмом “советские граждане”.

Книга издана под редакцией генерал-лейтенанта С. С. Максимова, с которым я был неплохо знаком по совместной законопроектной работе в 1980-е годы в период моей службы в Министерстве юстиции, в гражданской его части. У нас сложились неформальные отношения, несмотря на разницу в возрасте и, так сказать, в чинах. Генерал, возглавлявший Управление военных трибуналов страны, формально входившее в состав того же министерства, почему-то мне симпатизировал и вознамерился пригласить на службу под его начало. Сергей Сергеевич даже передал в Министерство обороны мою анкету (согласно принятому порядку, речь шла об аттестованной должности), но спустя какое-то время развел руками – в “кадрах” ее забраковали. По понятным причинам, которые мне не надо было объяснять. Но это так, к слову.

Процесс в Краснодаре главным образом был посвящен событиям в одном – Яновском лагере. Так в 1960-е годы готовились крупные процессы: вахманы охраняли разные концлагеря, но в формулу обвинения обычно включали и сосредоточивали внимание на одном из них. На этот раз выбрали Яновский лагерь, устроенный на окраине Львова, где в течение двух лет оборвалось около 150 тысяч человеческих жизней.

Процесс в отличие от большинства других был гласный, открытый, поэтому следователи постарались выделить в нем эпизоды, убедительные для публики. И в обвинительном заключении, и в приговоре сказано о том, что “подсудимые Матвиенко, Беляков, Никифоров, свидетели Гоголовска, Зайдель и другие подтверждают, что расстрелы в концлагере производились под звуки оркестра”. Фото лагерного оркестра, созданного по инициативе помощника коменданта Рихарда Рокито (до войны – ресторанного музыканта), было приобщено к материалам уголовного дела. Во главе оркестрантов (всего их было 40 человек) – профессор Львовской государственной консерватории Штрикс, автор скорбной мелодии, названной узниками “Танго смерти”. Ее можно найти в интернете, но та ли это мелодия, сказать трудно. Ноты не сохранились, а несколько уцелевших узников при попытке воспроизвести ее по памяти впадали в транс или заходились в рыданиях.