Эти опавшие листья | Олдос Хаксли | страница 33 | LoveRead.ec

Глава V

«Весьма незначительный поэт» – как же мучила беднягу Китса эта критическая ремарка! Вероятно, в глубине души он понимал ее справедливость. Поскольку, если разобраться, Китс представлял собой странную и глубоко несчастную химеру – маленького художника и крупного мужчину. Между творцом од и автором писем все же остается непреодолимая пропасть. Такая же, какая отделяет игрока в китайские шашки от истинного героя.

Лично я в ряды первостатейных поэтов не лезу, скромно претендуя на роль игрока в шашки, да и то не самого лучшего. Но все же я стал гораздо более умелым стихотворцем (я настаиваю, пусть это и не имеет значения), чем тот ребенок, который создал стишок о жаворонке. «Весьма незначительный поэт» – увы, я именно таков, и ничего не изменить.

Позвольте мне лишь познакомить вас с примером моего творчества гораздо более зрелого и компетентного периода. Я выбрал образец, как пишут критики, чисто произвольно из своей давно начатой серии поэм о первых шести цезарях, которая скорее всего так и не будет завершена. Тешу себя надеждой, что моему отцу понравилось бы название, ведь оно в стиле Вордсворта. Соответствует великой традиции бессмертной «Шкатулки для иголок в форме арфы». Мое произведение названо «Перед картиной „Калигула пересекает пролив между Байей и Путеоли по мосту из кораблей“ кисти Питера Пауля Рубенса (1577–1640)». Сама поэма, однако, мало напоминает творчество группы, принадлежавшей к так называемой Озерной школе.

«Борт о борт корабли качаются на водах

пролива.

По ним мостом дорога пролегла к величию

Для Цезаря, сидящего в седле породистого

пегого коня,

Летит он, возглавляя кавалькаду сподвижников

своих.

Их опьяняет молодая кровь, и жажда славы

гонит их вперед,

А волны блещут отблесками солнца в глазах

отважных.

Копытами стучат их скакуны по палубам,

как по окрестным скалам,

Которые вершинами своими закрыли неба

синеву. Ни облачка.

Но на небе вальсируют сегодня боги под

музыку морских ветров,

И добродетели им составляют пары.

Храм Весты на брегу

Кружится в танце тоже, позабыв свое

предназначенье быть

Невинности пристанищем, спешит принять

участье в торжестве.

Сжимая кадуцей в деснице и крылышками

шпоры заменив,

Богоподобный Цезарь молодой летит, летит

к победе над врагами,

И, озирая моря синеву, пронизывающим

взглядом видит все.

Приветствует ликующее братство моряков,

благодарит за помощь.

А берег тоже полнится народом, когда, с моста

на землю соскочив,

Заканчивает Цезарь путь свой славный. Народ

смеется, город в торжестве,

И головы, и головы повсюду встают повыше,

чтобы все увидеть,

Теснят друг друга и слетают вниз, и падают

в пучину.

По спирали нисходит с неба красота сама,

чтоб символично

Отразиться молнией в богах: в Юпитера

могучем торсе и

В изящнейшем бедре Юноны дивной, скользит

по Марсову щиту

И заставляет добродетели сверкать особо ярко

в их волшебном танце.

Но замирает аллегория спирали, когда

вздымает Цезарь руку вверх,

Повелевая. Все каменеет перед ним тогда.

И житель городской,

И даже красота, свою уместную причастность

исчерпав, спешит исчезнуть,

Промелькнув незримо в последний раз вдоль

борта кораблей».

Перечитывая эти строфы, я льщу себя надеждой, что приблизился здесь к вершинам международных стандартов игры в китайские шашки, именуемые еще гальмой. Добавь я немного стараний и смог бы запросто бросить вызов, чтобы сыграть матчи против мсье Кокто и поэтессы Эми Лоуэлл. Огромная честь для меня! Я просто трепещу, думая о возможности этого.

Но вернемся к нашим цезарям. Их образы преследовали меня многие годы. Я строил обширные планы вместить половину вселенной в два-три десятка поэм об этих монстрах. Начать с того, что они вместилище всех грехов, но… и обладатели добродетелей. Искусство, наука, история, религия – для этого нашлось бы соответствующее место. Но из них так ничего и не вышло, из моих цезарей. Я скоро понял, что сама идея была слишком объемной и претенциозной, не поддающейся реализации. Начал я с Нерона, то есть с актера. Итак, «Нерон и Спорус гуляют в саду Золотого дома»…

«Темнота и воздух ароматами пропитан.

Прикоснись к щеке, погладь по волосам.

И нежно я ласкаю пальцами сокровища

Твоей красы, о, Спорус!

Луна сияет спелым яблоком на древе,

И светлячки мерцают в виноградниках

Как звездочки на этом дивном небе,

То загораясь, то вдруг угасая. Непрестанно

Бьет струями вода в фонтанах. Соловьи поют.

Но время убегает прочь, показывая тщету

Любви греховной. От христиан лишь пепел остается.

Их смелые сердца мертвы, сгоревшие в кострах.

И ты, мой милый Спорус, ты и я,

Мы тоже скоро умереть должны. И мы умрем».

Но мой следующий монолог был выдержан в философском ключе. В нем я изложил причины для существования аналога гальмы в поэзии, в которые на момент написания произведения еще верил. Вот этот фрагмент.

«Сквозь смутный христианства свет

Прозрел я неземную яркость глаз твоих,

Увидел бледность красоты твоей,

Расцветшей примулой в ночи.

Бесцветно все во тьме, но можно поклоняться Богу,

Который сам пошел на медленную смерть, чтобы

Не выпало страдать в такой же мере другим,

Кто принял боль вселенскую один в единый день,

Боль человечества всего сошлась тогда

В одном лишь теле и одном печальном сердце.

А желтый мрамор ровен, как воды поверхность,

Из него возводят мне дворец златой, где

Мраморные боги спят, спрятав свою мощь,

Зато разнузданно пируют дщери париев.

И восковые олеандры, и роз бутоны,

И винограда гроздья, и спелый персик —

Вся красота, к которой прикасаюсь и пробую,

Я словно ею становлюсь и сам.

Корабль пошел ко дну, с ним мать моя,

Я сочетался браком и избран был в мужья.

А старый Клавдий, горе-император, почил,

И Сенека истек с ним медленною кровью.

Чудовищем и его жертвой, коварным соблазнителем

И девою невинной, соблазненной; царем царей,

Но и рабом рабов, отважным смельчаком,

Но и позорным трусом, мучаемым страхом…

Актер, о, Спорус, я – актер, и значит,

Все эти роли призван я играть. Принять

Все эти ипостаси. Это лидийский лад?

Но я любил тебя, и сам ты слышал все мои мелодии,

От завыванья голосом до звона меди

И песен флейт, пронзительных до боли,

И криков ужаса, звучавших средь стонов наслажденья.

Изобразить агонию я мог, как никому еще не удавалось.

А песня Фурии? Она в моих устах звучала,

Как в опьянении, как будто зельем

Опоил меня коварный враг,

И девственную кровь я проливал. Такую алую.

Иль детская любовь, коль уж на то пошло.

Она вся в нежности, вся в трепете, в восторге

И доверчивости. Вся влажная и хрупкая —

Возьми ж и уничтожь ее в порыве похоти.

Терзай и рви ее на части. Потом услышишь

Ломкость немоты, постигнешь ты, что тонкий этот плач

И есть та музыка позора, мелодия греха,

Какую не издаст ни барабан, ни флейта.

Христос распят, теперь за всех живет артист.

Он любит, и его любовный мрамор стоит

Высокой чистоты колонной, устремленный в небо,

А его губы, грудь и бедра ничуть не унижает нагота.

Она лишь величава. И не позорный стыд

Любовных содроганий,

Что людям так знаком, он вызывает,

А трепет красоты, родившейся в соитии.

Христос погиб, но ведь Нерон живет

И ваше горе в песни превращает, даруя

Идиотам глаза, способные любить,

И пока песнь звучит, Бог жив в нас».

Романтические и благородные чувства выражены здесь! Я требую, чтобы их оценили по достоинству.

Эти опавшие листья - читать онлайн книгу. Автор: Олдос Хаксли cтр.№ 33

Онлайн книга - Эти опавшие листья | Автор книги - Олдос Хаксли