Едва справилась со спазмами в горле, как новая атака на ее психику. Лёня и Ивана держали на руках малышей. Без страха, напряжения или боязни, явно чувствуя исходящее от детей тепло, наслаждаясь им. Анне Аркадьевне почудилось, что это их дети, ее внуки, и она была на грани неуместных умилительных слез.
– Чук, – слегка подбросил малыша Лёня.
– Гек, – повторила его движение Ивана. – Или наоборот.
– Аня, моя жена, – представил Игорь невысокую неяркую блондинку.
Анна Аркадьевна всегда с интересом присматривалась к худеньким, блеклым, бесцветным девушкам. Потому что однажды поделилась с мужем характеристикой новой библиотекарши, жены недавно прибывшего старшего лейтенанта, относившейся к данному типу.
– Личные качества тут ни при чем. Она просто моль.
– Не скажи, – возразил Илья Ильич. – Такие девушки… как роса на паутине. Что такое паутина? Незаметная сетка с круговыми перехватами. А после дождя? Капельки висят, дрожат, играют цветом-светом, как бриллианты.
Анна Аркадьевна оторопела. Во-первых, ее муж никогда прежде не выказывал комплиментарного образного мышления в оценках посторонних женщин. Во-вторых, сама она относилась к совершенно противоположному типу. Пусть не красавица, пусть муха, но не моль!
Библиотекаршу звали нежно и коротко – Ия. Когда она осваивалась в компании, не смущалась, шутила или высказывала свое мнение – неожиданное и оригинальное – о фильме, который накануне все смотрели в клубе, то драгоценные камушки играли будь здоров. Анна Аркадьевна обязательно бы с ней подружилась, но Ия большей частью лежала в больнице – не получалось выносить ребенка.
– Мальчики совершенно разные, – авторитетно, с трудом сохраняя ровность голоса, сказала Анна Аркадьевна.
Близнецы были похожи как две пуговицы от одного костюма. Но Анна Аркадьевна знала, что родители видят десятки крохотных отличий и для них дети нисколько не похожи.
– Вот и я им всем говорю! – воскликнула Аня. Бриллиантики сверкнули. – Как можно путать Сеню и Веню?
Значит, Семен и Вениамин. Сеня и Веня – это недалеко ушло от Чука и Гека.
– Семен Игоревич и Вениамин Игоревич, – она взяла малышей за ручки и легонько потрясла, – приятно познакомиться! А я баба Аня. Кто первый скажет «ба»?
То ли Веня, то ли Сеня выдал звук: ба-а-а. Второй, то ли Чук, то ли Гек, тут же его повторил с небольшой вариацией: бе-е-е.
– Замечательно, – покивала Анна Аркадьевна. – Родители, я вас поздравляю! Две самостоятельные личности с явными признаками опережающего развития.
– А то! – воскликнул Игорь и обнял жену за плечи.
– Я тебе говорила! – задрав голову, сказала ему Аня, и снова блеснули бриллиантики.
Продолжая обниматься, они посмотрели на Анну Аркадьевну, давая понять, что понимают ее игру и признательны за эту игру.
Вот так бы им обниматься и улыбаться. Растить детей. Падать от усталости и получать неповторимые удовольствия и радость. Вместе. Сегодня ночью Игорь улетит к черту на кулички. Аня останется без самой важной, главной поддержки.
Анне Аркадьевне казалось, что она контролирует лицо, ответно дружелюбно улыбается. Только казалось.
– Тетя Аня, у нас все будет нормально, – заверил Игорь.
– Да, нормально, – повторила Аня.
Лицо ее дрогнуло, бриллиантики осыпались. Прозрачная слабенькая паутинка.
Квартира, которую снимали ребята, была трехкомнатной, точно в такой жила Анна Аркадьевна, массовая серия начала-середины восьмидесятых прошлого века. Прихожая, холл, большая, двенадцать квадратных метров, кухня, все комнаты раздельные. Одна (спальня Ильи Ильича и Анны Аркадьевны) была закрыта – с хозяйскими вещами. Вторая (ныне комната Любани) – детская с двумя кроватками, множеством игрушек и шкафами для одежды. В гостиной стол придвинули к стене, на нем закуски и напитки. Посуда одноразовая. Анне Аркадьевне вручили пластиковый стакан белого вина со льдом, как пожелала. Кроме Казанцевых, Иваны и детей Анны Аркадьевны, были еще молодые люди, приходившие, уходившие – все жизнерадостные, точно провожали Игоря и Мишу в увлекательный поход. В холле громоздились сумки багажа, в которые постоянно что-то впихивали. Анна Аркадьевна была тут единственной пожилой особой. Ее не игнорировали, но и не выказывали нарочитого почтения.
Анна Аркадьевна увидела еще один блеск Анечкиных бриллиантиков.
– Это как эффект Доплера, – возразила кому-то Ивана, – все слышали, но никто не знает, что это такое.
– Игорь знает, – сказала Аня с мягкой гордостью.
Анна Аркадьевна решила, что ее дело старушечье, нечего тут торчать и прикидываться, что понимает, о чем говорят. Она пошла в детскую и спрятала все игрушки. Забрала близнецов у девушки, которая с уси-пуси бродила за ними по квартире. Чук и Гек, они же Сеня и Веня, только научились ходить, и это занятие, а так же лезть во все шкафы, открывать дверцы – было их любимым.
Анна Аркадьевна привела близнецов в детскую и затеяла поиск игрушек. Сами по себе игрушки, как она и предполагала, не могли удержать их внимание более трех минут. А вот лезть под кровать, под подушки, сдергивать покрывало – иное, ненаскучивающее дело. За полчаса или сорок минут Анна Аркадьевна устала отчаянно. Она не ползала на коленях много лет, спина и суставы болезненно протестовали. Анна Аркадьевна выказала полное бессилие, когда близнецы обкакались. Сначала один замер, напрягся, нахмурился и выдал звучную трель. Второй глядел на него внимательно и завистливо. Тоже напрягся и прозвучала еще одна трель. Запахло, хоть и не отчаянно, но недвусмысленно.
– Братцы, – сказала сидящая на полу Анна Аркадьевна, – у вас же памперсы. Если вы думаете, что я умею их менять, то вы мне льстите. Когда мои дети были в вашем возрасте, мы, советские люди, уже летали в космос, но памперсов не имели. Надо звать помощь.
Чтобы встать с пола, ей пришлось встать на четвереньки, отжаться от кровати с кряхтением.
Открыла дверь и позвала:
– Аня? Любаня?
Откликнулась дочь. Постелила на кровати одноразовую пеленку, ловко сняла штанишки то ли с Чука, то ли с Гека, расстегнула застежки-липучки на памперсе, скрутила его содержимое… Мама, делай, как я, видишь, второй реветь собирается, ревнует… Достала из упаковки влажную салфетку, задрала ножки ребенку, вытерла попку, шлепнула по ручке, норовившей поиграть с мошонкой и писюшкой, надела чистый памперс. Анна Аркадьевна те же действия совершала с огрехами и замедленно.
– Где ты этому научилась? – спросила она Любаню.
– В детском хосписе, – ответила дочь.
– Ты хочешь сказать, что и такие… крохи… умирают?
– Да, увы.
Это было чудовищно. Ее дочь, закрывающая глаза умершим детям! Анна Аркадьевна, по сути, никогда не вдумывалось в то, чем занимается ее дочь-волонтерка, какую нагрузку испытывает ее психика. Подобную нагрузку не выдержать! Любаня – вечная щебетунья. Маскировка! Кончится тем, что она уйдет в монастырь, не выдержав людского горя.