Дом учителя - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 32

Чертовский Умница был праздником общения, пусть и называл женщин особями. Если бы ему не захотелось большего, чем просто разговоры! Увы. Анна Аркадьевна повесила ключ от своего сердца на шею совсем другому человеку и была привязана к ним – то ли к медальке, то ли к человеку – роковой чугунной цепью.

Художественная мастерская Павла Васильевича находилась в сарае. Свет – только из небольшого двухстворчатого окна в торце прямоугольного сарая. Хорошее освещение в мастерской художника – необходимое условие. Поэтому бедные живописцы лезут в застекленные мансарды, а богатенькие творят в аквариумах с панорамными стенами. Павел Васильевич творил в полумраке с единственной лампой-прожектором на высокой ножке.

Две стены сарая-мастерской были увешаны полотнами с котами. Холст, масло. Никаких человеческих глаз. Просто коты. Стиль… то ли примитивизм, то ли лубок. Но мазок щедрый, смелый. Кошки похожи на гипсовые статуэтки времен раннего-раннего Анна Аркадьевны детства. Кошки-копилки. В фильме «Операция “Ы”…» про таких Никулин говорит Вицину: «Тренируйся на кошках!»

Кошары сидели как сфинксы, обогнувшись хвостом, лежали клубочком, якобы спали, выгибались-потягивались за секунду до «вскочив», замирали в охотнической стойке – пузом впечатавшись в пол, лапы у морды замерли, уши локаторами, хвост изныл от напряжения. Все беспородные, помоечные, никаких модных британцев, персов, абиссинцев, мейн-кунов и прочих лысых эльфов.

Анна Андреевна, обозрев, искренне расхохоталась.

– Какая прелесть! Просто прелесть, – повторила Анна Аркадьевна. – Павел Васильевич, если я вас спрошу, почему вы рисуете котов, они ведь не способны позировать, и эти картины не с фото, как давно принято, а только из картинок вашего воображения? Нет, не спрошу, потому что знаю ответ. Юру, этого мальчика, вашего сослуживца, очень бесит, что я знаю ответы на многие вопросы. Но нас с вами уже давно многое не бесит. ВЫ ПИШИТЕ КОТОВ, ПОТОМУ ЧТО ТЯНЕТ ПИСАТЬ КОТОВ. Точка. Я не права?

– В яблочко! Тянет! – признался Павел Васильевич.

Анна Аркадьевна заговорила о том, что ее восхищает его работа с цветом. Нет чистого алого, желтого или розового. Главное – нет черного. То есть он есть, зримый, воспринимаемый как черный, но состоящий из смеси других цветов – от фиолетово-лазуревого до грязно-красного. К этому пришли только французские импрессионисты, с их фиолетовыми тенями, а у Павла Васильевича кошары отбрасывают тень фантастических оттенков. Тень – и дальше не закрашенный фон. Словно отсечение лишнего. Как в портретах некоторых известных художников. Она назвала несколько фамилий, наобум, не помнила точно, кто писал портреты в подобной манере. Вряд ли Павел Васильевич знаком с историей живописи, а слушать похвали и лестные сравнения ему приятно.

Польщенный, он раскраснелся, не мог удержать улыбки – детской и одновременно скрывающей волнение.

Юра тоже улыбался. Самодовольно. Поглядывал на Анну Аркадьевну и дядю Пашу с видом человека, который давно твердил, как надо жить-действовать, а его не слушали. Наконец одумались.

Пришла Ирина Матвеевна, пригласила за стол, первая партия пельменей уже готова.

Пельмени ели с домашней аджикой – пюре из свежих помидоров, обильно приправленное солью, чесноком и острым перцем.

Павел Васильевич предложил:

– По рюмочке? Есть казенка и своя. Какую предпочитаете, Аркадьевна?

– Конечно, вашу. Из чего гоните?

«Прости меня, дорогой мой гастрит!» – думала Анна Аркадьевна, пригубливая самогонку и закусывая пельменями под огнедышащим соусом. Неловко выпить фермент, который нужно глотать при каждом приеме пищи. Если она сейчас достанет пилюлю, хозяева решат, что боится отравиться их едой. Сколько хворей и болезней, включая алкоголизм, от добросердечия! К вопросу об эмпатии русских.

– Павел Васильевич, – спросила она, – вы продаете свои картины?

– Дарю любую! – широким взмахом руки он едва не смел со стола графинчики с самогонкой.

– Тише ты! – воскликнула Ирина Матвеевна. – Не столько выпил, сколько размахался!

– Даритель! – Анна Аркадьевна покивала Ирине Матвеевне с солидарным женским осуждением. – Мой супруг такой же. Приезжаю на дачу, он там один целую неделю был. И обнаруживаю, что ничегошеньки не сделано. Конь не валялся, даже маленький жеребеночек. – Ты чем здесь занимался? – Видишь ли, я помогал Марии Петровне чинить сарай. То есть сначала хотел починить, но там все сгнило, пришлось новый строить. – Из какого материала? – Из нашего, у нее своего не было. Тебе что, досок жалко?

– Сколько Марии Петровне лет? – задала правильный вопрос Ирина Матвеевна.

Павел Васильевич и Юра не поняли точности вопроса:

– При чем тут возраст?

– Какая разница?

Теперь уже Ирина Матвеевна посмотрела на Анну Аркадьевну с извечной женской досадой на проклятых, глупых и любимых мужиков:

– Два дурака, старый и молодой. Или прикидываются.

– Марии Петровне восемьдесят шесть, – сказала Анна Аркадьевна. – Если бы было тридцать пять, тимуровское участье моего мужа имело бы совершенно иную окраску.

Юра, который пил наравне с Павлом Васильевичем, но в отличие от старшего товарища не хмелел стремительно, заскучал и вернул разговор к заинтересовавшей его теме:

– Сколько картин вы хотели бы купить?

– Одну для себя и три на стену в вашу пристроечку, – ответила Анна Аркадьевна. – Мне кажется, полотна будут отлично смотреться на голой стене напротив тахты. Как полагаешь, твоя мама одобрит?

– Да, супер будет!

– Станет называться Пристроечка с котами, – нетрезво хихикнула Анна Аркадьевна. Она только пригубливала напиток, что ж так развезло? – Итак, Павел Васильевич, какова же цена? Господи, сколько градусов в вашей самогонке?

– За семьдесят, – гордо заявил Павел Васильевич. – Дисциллируем, пока не будет стойко гореть. Вы в курсе, что надо пить дисциллят, а ректификат ведет к алкоголизму и циррозу печени? Вся водка-казенка ректификат.

– Спасибо за информацию. Была не в курсе, теперь подкована. Вернемся к вашим картинам.

Сошлись на том, что одну картину Анна Аркадьевна получает в подарок, а за три другие платит по тысяче рублей. Торг был шиворот-навыворот: покупательница была готова заплатить больше, продавец снижал цену, покупательница заявила, что если дешевле тысячи, то она вообще ничего не берет.

Во время торга Ирина Матвеевна, заметно возбужденная, переводила взгляд с продавца на покупательницу то с коммерческим интересом хозяйки, в руки которой плывут денежки, то с насмешкой опять-таки умной хозяйки над горе-торгашами. Дважды пыталась встрять. Первый раз посоветовала мужу не дешевить. И получила от него ответный совет не влезать.

Почему-то не обиделась, и второй раз встряв, с подвывательно-скорбно-просительными нотками в голосе сказала: