Дом учителя - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 29

– Что это такое?

– Справься в Интернете.

Анна Аркадьевна вышла на улицу и села на лавочку. Ехать в Пятигорск, трястись в автобусе больше часа? На такси туда и обратно? Накладно, да и лень. Коты дяди Паши – это может быть любопытно.

Зачем она третирует этого мальчика? Провоцирует, испытывает, насмехается и поощряет, дразнит? Комплекс училки? Рефлексия матери, лишившейся возможности воспитывать собственного сына? Тоскует по нему – близкому, рукой дотронуться, каждый день видит, и одновременно далекому, точно уплывшему в страну, в которой она не понимает ни языка, ни обычаев, ни государственного устройства.

Пришел Юра, сел на противоположный край скамейки, стал говорить как на уроке:

– Омфал – древнегреческий культовый объект, камень, украшенный орнаментом, хранился в Дельфах, в храме, посвященном Аполлону. Согласно мифу, Зевс выпустил с запада и с востока двух орлов, в точку их столкновения метнул камень, символизирующий центр мироздания. Пуп земли.

– Все верно. Садись, пять.

– Считаете, что я считаю себя пупом земли?

– Нет, я думаю, что ты думаешь, что не думаешь, что ты пуп земли, хотя на самом деле думаешь. Разговор двух филологов, обладающих большим словарным запасом.

– Вы столько всего знаете! – вырвалось у Юры.

– Приятно слышать, но, наступив на горло своей ложной скромности, скажу, что Омфалом прозвал нашего преподавателя истории КПСС один мой однокурсник. Я тогда рассмеялась, будто бы оценив иронию. И помчалась в библиотеку, выяснять, что это за зверь.

– Я всегда прямо говорю, если чего-то не знаю.

– А знаешь ты очень немного. Есть такой, казалось бы, беспроигрышный способ прослыть эрудитом. Сыпать цитатами с указанием на авторов или блистать каламбурами, хлесткими фразами без упоминания источников. Производит неизгладимое впечатление на новых знакомых, а со старыми не проходит. Репертуар, даже очень большой, все-таки ограничен. И человек начинает походить на пластинку или, по-современному, на mp3- запись. Далеко живет твой художник?

– Другой конец города. Можно такси вызвать, – повеселел Юра. – Или пешком, а потом на автобусе.

– План «Б». Пешком, а потом на автобусе. Надо быть ближе к народу.

– Кто хочет быть ближе к народу, себя к нему не причисляет. – Юра вскочил, бросил на ходу: – На улице вас подожду. – И убежал.

Анна Аркадьевна задохнулась от возмущения, замешанном на восхищении. Рано она сдалась! Надо было этому охламону часа полтора нервы растягивать и в баранку скручивать.

Она любила живопись больше, чем музыку. Понравившаяся картина долго оставалась перед глазами: растревоживала воображение, будила неожиданные мысли, большей частью добрые и светлые – вдохновляла. Музыка была только фоном, приятно ласкала уши, не пробиваясь к сердцу. Вероятно, у Анны Аркадьевны отсутствовал механизм возбуждения прекрасных чувств посредством чудных звуков, а со зрительным «путепроводом» все обстояло отлично.

Это ее качество передалось дочери. Любаня с пеленок обожала картинки. Ей, двухлетней непоседе, можно было дать толстый альбом с картинами из Лувра или Третьяковской галереи, велеть аккуратно переворачивать страницы, и полчаса спокойствия были обеспечены. Дочь пыталась учиться рисованию, но была совершенно бесталанна. Как есть удивительно способные люди, так имеются удивительно неспособные. Что бы ни говорили педагоги в художественном кружке при Доме пионеров про разовьется, кубы и яйца получались у Любани пьяными, а тень от них, срисовываемых, напоминала кляксы, непонятно как и где плюхнувшиеся на лист. Лошадь, поросенок, медвежонок или даже гриб у Любани трудно угадывались и к земным прототипам не имели никакого отношения. В старших классах школы она перешла к «абстрактной живописи» – замысловатые вихляния цветных фломастеров, отпечатки пальцев разной краской на полотне, черно-белые безумные геометрические фигуры и прочие, прочие эксперименты.

Анна Аркадьевна полагала, что увлечение дочерью «живописью» благоприятно. Ведь не шляется по дискотекам, не пробует наркотики, не пьет спиртное и под их воздействием с кем попало не целуется и где придется не обжимается. Любаня с противогазом на лице корпит на лоджии над «полотном», создаваемым красками из аэрозольных баллончиков.

Первым делом дочь показывала свои творения маме, родственной душе. Хотя отношение к живописи – едва ли не единственный пункт их совпадения. Папино мнение веса не имело. Для него чем бы доченька ни тешилась, главное, чтобы тешилась. Когда она рядом и чем-то увлечена, такое умиление, так мило язычок из ротика высовывает.

«Любопытно… необычно… интересно… неожиданно…» – говорила Анна Аркадьевна. Но потом, в какой-то момент, почувствовала, что ее ничего не значащие слова есть вранье и предательство. Обманывать – во благо – ребенка можно лет до пяти, да и то это утверждение спорно.

Как ты выродилась? Надо говорить «появилась на свет». Тебя принес аист в корзине с большим розовым бантом. Папа сегодня очень устал и поэтому уснул одетым (не пьян до положения риз), бабушкина посылка на почте затерялась (не забыла поздравить внучку с днем рождения), перепиши свое письмо Дедушке Морозу, он старый, не разберет твои каракули и принесет неправильный подарок.

Произведение еще не просохло, химически-скипидарно воняло, у Любани на лице краснел ободок от противогаза, старая рубашка отца, она же халат живописца, была заляпана брызгами красок.

Любаня, прижимавшая к груди фанеру (предварительно ошкуренную и загрунтованную) – произведение, полотно, спросила с трогательным замиранием:

– Мама, как тебе?

– Честно или откровенно?

– Откровенно честно.

– Впечатление или размышления?

– Сначала впечатление.

– Никакое. Извини, доченька! – просительно произнесла Анна Аркадьевна и тут же сменила тон на учительский. – ТАК! Вот мы сейчас не будем кривить губы и думать, что небо рухнуло! Пора научиться воспринимать критику! Во-первых, по Чацкому.

– Это кто?

– Здравствуйте! У нее пятерка по литературе. Грибоедов, комедия «Горе от ума». Главный герой Чацкий: «А судьи кто?» Я не специалист в живописи, мое мнение может быть ошибочно и неверно. Поставь картину на пол. Газетку возьми, ковер испачкает. Не прислоняй с шкафу! Краски потом не ототрешь. Сядь в кресло и слушай, во-вторых, размышления.

«На обивке кресла останутся пятна, – подумала Анна Аркадьевна. И тут же одернула себя. – Хватит уж про чистоту!»

Любаня опустилась в кресло. Жалкая, несчастная, разочарованная, обездоленная… Анна Аркадьевна умилилась бы, бросилась бы к ней с утешениями, если бы не знала, как девочки ее возраста интуитивно и мастерски играют на эмоциях окружающих.

– Начнем с балета, – сказала, глубоко вздохнув, Анна Аркадьевна, которой все-таки больно было смотреть на дочь. – Современный балет. Они все практически голые, в каких-то трико, красота тела неописуемая, двигаются нервно, выкручиваются, что-то хотят донести, а мы хлопаем глазами. Почему глазами? Глаза всегда на месте. Правильнее было бы говорить – веками. Меня заносит на языкознание. Потом этих танцоров ставят в классический балет: «Лебединое озеро», «Щелкунчик» – и они ноль! Детский сад и позор джунглям! Следующая остановка – вокал. Есть много людей, которые страстно любят петь, особенно под действием спиртного. Нет, оставим в стороне застольное пение. Берем профессионалов, окончивших консерваторию. У многих физиологически, то есть фонетически те же данные, что и у Шаляпина. Тогда почему они не Шаляпины? Сам он говорил в том духе, что орать могут многие, но наполнить голос артистизмом – единицы. Далее художники. В живописи, как мне кажется, эта грань между гением, талантом и подготовкой, классической школой и вовсе расплылась. Нарисуй жирный черный крест на белом фоне, подбей приятелей, которые скажут, что это «концептуально» – и ты уже в свете славы. Те, с позволения сказать, художники, что, вывалив корзину с мусором, утверждают, будто это произведение, они кто? Аферисты или в самом деле считают себя творцами? Также возникают вопрос, могут ли они нарисовать обнаженное человеческое тело. Для этого ведь надо анатомию изучать и долго тренироваться. Микеланджело и Да Винчи в мертвецких трупы изучали.