Дом учителя - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 35

У Анжелы, вероятно, подобный процесс переоценки затормозился и в заключительную стадию – хорошо выглядеть без зримых, пусть и сложных усилий – не перешел. Густые длинные ресницы – это прекрасно. Но таких длинных, загнутых, достающих до бровей, в простой жизни не бывает, только на сцене. Весь мир театр – это и про грим тоже. Брови у Анжелы точно по шаблону напечатанные – татуаж отъявленный. На ярко-красных губах столько блеска, что, кажется, он вот-вот начнет капать. Бедная девочка! Столько стараний ради мальчика, который, похоже, получил все, чего желал. Разве теперь его удержишь татуажем бровей?

Анна Аркадьевна поняла, почему в первый раз Анжела, замерзшая, с голым животом и кудряшками по плечам, показалась ей знакомой. Она видела девушку в санатории, где пребывали Валя Казанцева и Баходур. Медсестричка. Кивая на нее и стайку подобных, струнно тонких, в обтягивающей белой униформе, Валя не без ревности, но остроумно говорила, что медсестрички нынче одеваются в секс-шопах, и на бейджике вместо имени и должности нужно написать: «Хочу замуж за богатого и глупого. Бедным и умным не подходить!»

Отец Анжелы работал замом директора по хозяйству в каком-то, Анна Аркадьевна не запомнила названия, санатории.

Она хорошо, по молодости в военных городках, знала этот тип. Каптенармус – армейский завхоз, кладовщик в погонах. Прапорщики в ротах, младшие лейтенанты на полковых складах. Две отличительные черты: каптенармус всегда ловкий вор, подкормивший начальство, и всегда хохол. Последнее произносить стыдно, не политкорректно, но ведь факт, было. На какой-то вечеринке ребята поспорили на коньяк, что найдут в списках личного состава дивизии начсклада не украинца. Среди спорящих был приятель из особого, в народе «молчи-молчи», отдела. Он раздобыл списки не дивизии, округа. И даже если фамилия не оканчивалась на «ко» – Головко, Храпко, Руденко, то рядом, из личного дела, стояло – «украинец». В почетном списке имелся Убыйбатька, чья фамилия стала потом синонимом выражения «все очень плохо, паршиво». И единственное исключение – Саворкян, армянин. Гамлет Арутюнян, их любимейший друг, необъятно доброй души человек, ликовал тогда: Где бы украинец не окопался, армянин всегда проползет! Гамлет и коньяк потом выставил, хотя в споре не проиграл. А среди проигравших были украинцы. Обществу, в котором обозначенные в паспортах национальности становятся игрой-забавой, а не основой вражды, можно простить любые политические огрехи.

Гамлет погиб в Чечне. Прикрывал отход взвода. Его тело автоматные очереди беспощадно продырявили с головы до ног. Нане, жене Гамлета, с двумя детьми очень тяжко пришлось после смерти мужа, и многие бывшие однополчане ей помогали. Но к Илье Ильичу и Анне Аркадьевне, которые уже были в Москве и в относительном благополучии, Нана не обратилась. На съемных квартирах у них имелось пять надувных матрасов, которые клали на пол – для постоянно ночующих гостей. Илья говорил, что в их жилище активная половая жизнь. Когда выдавались периоды без насельников, Анна Аркадьевна радовалась как прекрасна бесполовая жизнь! Нана почему-то не любила Анну Аркадьевну. Был слух, что не обошлось без Валиного участия. Только слух. Хотя сейчас бы ему поверила. А тогда полностью согласилась с подругой Валей. Не все хорошие люди обязаны тебя любить.

Застольную беседу поддерживать не приходилось. Говорил только Каптенармус. Его жена в платье с вульгарными блесками по лифу, с жар-птицей на грудях, сидела с выражением лица барыни, которая снизошла до визита к обслуге, но ей тут, похоже, не выказывают в должной мере благодарность, почтение и лесть.

Чем больше пил Каптенармус, тем откровеннее становились его речи. Как надо устраиваться-подстраиваться, и он подстраивался под директоров санатория. Откровенничал, называя фамилии, рассказывал, как использовал проблемы с директорскими женами, детьми и любовницами. Как надо правильно списывать малоценное имущество, и он списывал – в ведомостях и накладных не придерешься. Как мелочи не забывать – штампы на простынях и прочем постельном белье. Новое – себе, списанное – как ветхое. Как мебель, опять-таки взять, это уже высший пилотаж… Как надо дружить с кастеляншами, шеф-поваром (продукты – отдельная статья) – со всеми дружить, никого не обидеть, коллектив – это сила. Слушатели не внимали с интересом, но ему было достаточно их молчания.

Каптенармус говорил для Юры – будущему зятьку следует знать, как ловок и умен глава семьи, в которую его примут. Остальные слушатели: жена, дочь, Татьяна Петровна, робко улыбающаяся, жиличка, смотрящая куда-то в угол, – были не в счет. Кроме удовольствия от возможности поучать на своем выдающемся примере, Каптенармусу нравилось слушать самого себя. Богат и славен Кочубей.

Юра плохо скрывал, что ему обидно за мать, неловко перед Анной Аркадьевной и что ему до лампочки все эти откровения. Бабариха ловила реакцию Юры и все больше хмурилась и поджимала губы. У нее было лицо сердечком, без подбородка. Точно лепили тщательно и ответственно, а потом рабочий день закончился, и вместо соразмерного подбородка присобачили пипочку, и губы, выточенные до звонка, оказались на краю обрыва. Теперь губы превратились в скобку кончиками вниз, как у смайлика. Каптенармус ничего не замечал и трындел себе, трындел. Анжела, казалось, не дышала от предчувствий: то ли хороших, то ли плохих – не могла понять от волнения. Она сжимала под столом руку Юры, умоляя потерпеть.

Татьяна Петровна кивала речам Каптенармуса из вежливости и деликатности. Анна Аркадьевна вспомнила, как несколько дней назад Татьяна Петровна рассказывала про завхоза в их санатории, сволочную вороватую тетку, которая придиралась к уборщицам и прочим подчиненным по любому поводу и без повода, а те вынуждены были терпеть: с работой в Кисловодске плохо.

– Как будто не ведает, что на том свете отольются ей наши слезы и за мешки, что она по ночам в машину грузит, ответить придется, – сказала тогда Татьяна Петровна.

– Вы верующая? – спросила Анна Аркадьевна.

– Все люди верующие, – ответила Татьяна Петровна.

Словно напомнила очевидное: у всех людей есть голова, ноги, руки и глаза, все рождаются и умирают.

В похвальбе Каптенармуса несколько раз мелькнуло слово «туз». У него-де всегда тузы на руках и сам он (самодовольный гогот) – туз.

«Верно, – мысленно согласилась Анна Аркадьевна, – туз. Главная карта в колоде. Но без игры, без колоды (ушел на пенсию, сел в тюрьму) туз просто бумажка с примитивным рисунком, которая валяется под столом».

Ей был противен отец Анжелы не из-за самовосхвалений до слюнотечения. Мало ли достойных мужиков во хмелю принимаются перечислять свои достижения, напоминая героев, чей подвиг не был оценен по заслугам – бумаги наградные где-то потерялись. Наутро им, как правило, бывает ужасно стыдно. Каптенармусу стыдно точно не будет. Анне Аркадьевне совершенно не требовалось уважение, почтение Каптенармуса, чем меньше он обращал на нее внимания, тем лучше. Но именно отсутствие этого уважения и легкое его покровительственное презрение Татьяны Петровны были ей особенно неприятны.

Ему подобные плебеи от агрессивной наглости по отношению к нижестоящим мгновенно переходят к рабской услужливости, стоит появиться кому-то вышестоящему. Если Каптенармусу посоветовать прочитать чеховского «Хамелеона» или рассказ про чиновника, который помер от страха, нечаянно чихнув в театре на лысину впереди сидящего генерала, то Каптенармус погогочет и не поймет, что сам он слепок чеховских героев.