Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Александр Музафаров cтр.№ 29

И наконец, в заключительной части «Повести» князь Ингварий Ингваревич является собственной персоной в разоренную Рязань, и именно в его уста автор вкладывает одну из самых поэтических и драматических частей произведения — плач о погибшей Рязанской земле.

«Повесть» также сообщает, что князь организует похороны своих братьев и родственников, а потом начинает править в городе: «Благоверный Ингварь Ингваревич, во святом крещении Косьма, сел на престол отца своего, великого князя Ингоря Святославича. И заново отстроил землю Рязанскую, и церкви поставил, и монастыри создал, и пришельцев утешил, и людей собрал. И была радость христианам: ибо их избавил Бог рукою своею крепкою от безбожного царя Батыя».

Историки на основании этого свидетельства вписывают князя в династические таблицы и указывают как первого правителя Рязани после 1237 года.

Однако тут и возникают вопросы. Во-первых, ни один источник, кроме «Повести», не упоминает о князе Ингваре Ингваревиче, правившем Рязанской землей после 1237 года. Молчат о нем и русские летописи, и ордынские источники, и даже в родословии князей рязанских нет о нем упоминания, хотя эти князья, как и все прочие, весьма тщательно относились к своим предкам.

Во-вторых, последовательное повторение одного имени (пусть и в двух формах) в трех поколениях князей — явление уникальное в русской истории. Обычно имя ребенка в княжеском роду давалось либо в честь дяди (брата отца), либо в честь деда, но тогда этот князь должен был быть не Ингварем, а Игорем Ингваревичем ^[115].

В-третьих, имена князей — наименее достоверная часть «Повести о Николе Заразском». Исследователи давно установили, что ее автор, руководствуясь имевшимся в его распоряжении родословным перечнем рязанских князей (скорее всего, поминальным синодиком) ввел в свое произведение не только реально живших князей, но и тех, кто мог бы дожить до 1237 года. Так, наряду с тремя братьями Ингваревичами там упомянут убитый в 1217 году в Исадах князь Пронский Кир-Михаил, и не он один. Быть может, и Ингварий Ингваревич появился таким же образом? На это указывает совпадение его крестильного имени (Косьма) с крестильным именем его предполагаемого отца. Если еще теоретически можно допустить повторение имени деда и отца в имени внука, то совпадение крестных имен отца и сына не то чтобы совсем невозможно, но исчезающе маловероятно ^[116].

Но в отличие от прочих князей автор «Повести» уделяет Ингварию Ингваревичу, князю, которого не было, значительное и важное место. Опять загадка?

Рискнем предложить читателю еще одну версию, снимающую это противоречие. Обратим внимание на второе упоминание имени Ингвария в «Повести», когда его называют в качестве своего князя пленные воины из отряда Евпатия Коловрата. Чуть ранее в тексте мы встречаем такую фразу: «Почудилось татарам, что мертвые восстали». В момент, когда отряд Евпатия движется за монголами, его воины считают, что все рязанские князья полегли в бою (не зная о том, что Роман Ингваревич обороняет Коломну, а Олег Ингваревич хотя и оказался израненным в плену, но жив). Для них род рязанских князей пресекся, и остается только одно — отомстить. Но дружина не может воевать без князя, и воины называют себя слугами уже мертвого князя Рязани Ингваря Игоревича, который под пером переписчика превратился в Ингваря Ингваревича.

В этом же несколько мистическом аспекте можно рассматривать и финал «Повести». Не случайно не уцелевший брат, а восставший из могилы князь Ингварий Игоревич плачет о своих детях, родственниках, подданных. Он хоронит их, потому что больше делать это некому — живых в Рязани не осталось, и только мертвым приходится хоронить своих мертвецов…

Возможно, таким и был первоначальный замысел автора «Повести», который в результате изменений текста отошел на задний план, а потом и вовсе исказился, и вместо князя, оплакивающего своих потомков, появился младший брат, чудом уцелевший.

Косвенным образом свидетельствует против князя Ингвария Ингваревича как реального человека и судьба Рязани после нашествия. Как уже отмечалось выше, город оказался единственной столицей крупных княжеств, которая не возродилась после погрома. Это можно объяснить тем, что единственный из выживших рязанских князей Олег Ингваревич Красный до 1252 года находился в плену и организовать возрождение крупного города было попросту некому. Результаты археологических раскопок показывают, что после 1237 года жизнь на месте Старой Рязани не прекратилась. Кто-то организовал похороны части погибших жителей в братских могилах (именно части, так как археологи нашли большое количество непогребенных останков среди слоя пожара 1237 года), есть сведения о пребывании в этих краях рязанского епископа. Однако укрепления города так и не были восстановлены, и возникшее на его месте поселение было не более чем селом.

Рязанские князья избрали своей столицей небольшой в ту пору Переславль-Рязанский, который, возможно, сохранился в большей степени. Если бы Ингварий Ингваревич существовал и действительно бы прибыл в Рязань сразу после разорения, то он должен был принять меры по восстановлению столицы княжества.

Итак, первое упоминание о Евпатии связано с Черниговом. Выше уже высказывалось предположение, что «вельможа рязанский» находился там с дипломатической миссией, выполняя поручение рязанских или владимирских князей, пытавшихся наладить отношения с черниговскими Ольговичами перед лицом внешней угрозы. Впрочем, возможно, что Евпатий находился в Чернигове по каким-то другим делам, что проверить уже невозможно.

Когда он «услышал о нашествии зловерного царя Батыя, и выступил из Чернигова с малою дружиною, и помчался быстро. И приехал в землю Рязанскую и увидел ее опустевшую, города разорены, церкви пожжены, люди убиты. И помчался во град Рязань и увидел город разорен, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены».

Попробуем определить хронологические рамки начального момента истории Евпатия. Источник в этом вопросе неконкретен, так как начало действий привязано не к конкретному событию (битве, взятию того или иного города), а к процессу — нашествию, под которым можно понимать и появление монгольских войск на границе рязанских земель, и убийство послов, и собственно вторжение в княжество.

Если Евпатий выполнял дипломатическую миссию, то бросить переговоры и стремительно помчаться на родину его могло побудить только непосредственное начало боевых действий. Само по себе появление монголов и переговоры с ними требовали от посла интенсифицировать переговоры с черниговскими князем или его представителями, но никак не отъезда. А вот информация о битве, да еще о такой, в которой часть рязанских князей погибла, а остальные были вынуждены отступить, не дала бы усидеть спокойно болеющему за свое Отечество человеку.