Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси - читать онлайн книгу. Автор: Александр Музафаров cтр.№ 18

В нескольких проповедях, получивших в литературе название «поучений» или «слов» Серапиона Владимирского, владыка описал современную ему ситуацию на Руси и большое внимание уделил положению страны под игом чужеземцев: «Страшно есть, чада, власти вҍ гнҌвъ божии. Чему не видҌмъ, что приди на ны, в семҍ житии еще сущимҍ? Чего не приведохомҍ на ся? Какия казни от бога не вҍсприяхомҍ? Не плҌнена ли быстъ земля наша? Не взяти ли быша гради наши? Не вскорҌ ли падоша отци и братья наша трупиемҍ на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша вҍ плҌнъ? Не порабощени быхомҍ оставшеи горкою си работою от иноплеменник? Се уже к 40 лҌт приближаешь томление и мука, и дане тяжькыя на ны не престануть, глади, морове животҍ нашихҍ, и в сласть хлҌба своего изҍҌсти неможемҍ, и вҍздыхание наше и печаль сушать кости наша. Кто же ны сего доведе? Наше безаконье и наши грҌси, наше неслушанье, наше непокаянье» ^[67].

Монгольское нашествие здесь воспринимается как проявление Божьего гнева, Кары Господней, обрушившейся на Русь «по грехам нашим». В этом типичном для средневекового мышления объяснении содержался и важный позитивный посыл — гнев Божий не длится вечно. Господь хочет покаяния, а не гибели. Через покаяние, через укрепление христианской веры лежит путь и к освобождению Отечества.

«Пламенные словеса» владыки Серапиона не пропали даром. Пройдет всего столетие, и другой выходец из Печерского монастыря святой Дионисий Суздальский призовет Русь уже и к вооруженному отпору Орде, а его современник преподобный Сергий Радонежский благословит русские полки на Куликовскую битву.

От святителя Серапиона в истории русской мысли начинается традиция осмысления причин монгольского нашествия с точки зрения исключительно Руси. Фактически историки отвечали не на вопрос «Почему монголы пришли на Русь?», а «Почему Русь не смогла отразить это нашествие?».

Первым из историков, кто попытался взглянуть на проблему с другой стороны, был Николай Михайлович Карамзин. Хотя он также считал нашествие и его итоги «ужасным испытанием, которому Провидению было угодно подвергнуть Россию», но эту версию он дополнил и описанием ситуации с монгольской стороны: «Чингисхан, совершенно покорив Тангут, возвратился в отчизну и скончал жизнь — славную для истории, ужасную и ненавистную для человечества — в 1227 году, объявив наследником своим Октая, или Угадая, старшего сына, и предписав ему давать мир одним побежденным народам: важное правило, коему следовали Римляне, желая повелевать вселенною! Довершив завоевание северных областей Китайских и разрушив Империю Ниучей, Октай жил в глубине Татарии в великолепном дворце, украшенном Китайскими художниками; но, пылая славолюбием и ревностию исполнить волю отца — коего прах, недалеко от сего места, лежал под сению высочайшего дерева, — новый Хан дал 300 000 воинов Батыю, своему племяннику, и велел ему покорить северные моря Каспийского с дальнейшими странами. Сие предприятие решило судьбу нашего отечества» ^[68].

То есть в основе монгольского нашествия лежало стремление великих ханов к всемирному господству.

Историки XIX века приняли этот тезис как данность, дополнив его представлениями о природной агрессивности кочевников, которые не могут не атаковать оседлые народы, если располагают к тому возможностями. Монгольское нашествие стало восприниматься как часть многовековой борьбы Руси и степи. Очередной волной варваров, которой предшествовали нашествия авар, торков, печенегов и половцев и которую, после падения ига, сменила война с казанскими и крымскими татарами. Последняя тема была изучена в русской историографии, и поэтому многие особенности русско-крымских войн были по аналогии перенесены на более ранние эпохи, что привело к определенным искажениям в описании событий XII–XIII веков.

Советские авторы, говоря о причинах монгольского нашествия, неизменно указывали на алчные устремления монгольских феодалов, которые шли во вред не только завоеванным, но и самому монгольскому народу: «С началом грабительских походов, в которых феодалы искали средства пополнить свои доходы и владения, наступил новый период в истории монгольского народа, гибельный не только для завоеванных народов соседних стран, но и для самого монгольского народа» ^[69].

Почему вдруг монгольские феодалы решили захватить полмира — этого не уточнялось. Предполагалось, что все феодалы по своей классовой природе агрессивны, а историческая случайность дала им в руки инструмент для завоеваний: «Сила монгольского государства заключалась в том, что оно возникло в местном феодальном обществе на ранних стадиях его развития, когда класс феодалов еще единодушно поддерживал завоевательные устремления великих ханов. В своем наступлении на Среднюю Азию, Кавказ и Восточную Европу монгольские захватчики встретили уже феодальнораздробленные государства, расколотые на множество владений. Междоусобная вражда правителей лишила народы возможности оказать вторжению кочевников организованный отпор» ^[70].

Приведенные выше отрывки показывают, насколько советская историческая наука была пропитана идеологией, которая заставляла ученых подменять реальный анализ ситуации марксистскими штампами.

Наиболее подробно вопрос о мотивации монгольских завоеваний рассмотрели представители евразийства. Они обратили внимание на то, что первые военные походы новообразованной державы Чингисхана не являются, строго говоря, завоевательными. Это войны против соседей, которые были отнюдь не рады появлению государства у не имевших его до того, а посему беззащитных монгольских племен. Цель этих войн была проста и логична — обеспечить безопасность новой страны от внешней угрозы. Именно в это время военный гений Чингисхана создал одну из самых мощных военных организаций Средневековья — монгольскую армию. Но такая организация не могла уже ограничиться только защитой собственно Монголии — для этого она была избыточной, ей требовалась новая цель. Оправданием этой цели стала новая имперская идея. Г. В. Вернадский писал: «Монгольская экспансия была результатом комбинации многих разнородных факторов и мотивов, варьирующихся от жадности воинов по захвату богатых трофеев до более конструктивного торгового империализма монгольских правителей и грандиозной концепции универсальной империи. Именно имперская идея стала отличительной чертой ведущего монголов вперед духа завоевания, победившего примитивную ментальность феодализированного родового общества. Монгольские императоры вели свои войны с очевидной целью достижения всеобщего мира и международной стабильности» ^[71].