Двойной Нельсон - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Шприц cтр.№ 12

Комната Оленьки была рядом, через стенку, и посему молодые люди, быстро познакомившись, так же быстро и сошлись. В этом Вершинину была масса удобств: все его мужские желания удовлетворялись скромной, но пылкой Олей практически полностью. Бог миловал девушку от беременности, поэтому связь была приятно не отягощающей, и временами Вершинин испытывал к подружке довольно-таки теплые чувства, напоминавшие даже некий зародыш любви. Однако сам Вершинин гнал от себя этот зародыш, поскольку Оленька, естественно, не могла составить пару молодому блестящему журналисту.

Оленька это понимала. Вершинин не был у нее первым: горничные в столице редко живут в невинности дольше двух месяцев. Несмотря на нерусскую суховатость в фигуре, она была соблазнительна, и ее первый хозяин стал и ее первым мужчиной.

Он был приятно поражен несоответствием видимого и тайного: в обнаженном виде фигура Оленьки просто поражала красотой пропорций, в особенности зрелостью грудей. Не первой молодости хозяин быстро утерял чувство меры и приобрел уверенность в мужской силе и походке, за что и был наказан возревновавшей кухаркой доносом по начальству.

Прямым начальником была, естественно, мадам-хозяйка. Чтобы иметь на руках все козыри, она по навету злодейки-кухарки подстерегла благоверного в постблаженный момент выхода из Олиной каморки. Сцена была сыграна превосходно, и порок был беспощадно наказан злобно торжествующей добродетелью. Так обычно случается в театре, именуемом жизнью. Быстрая смена декорации не устроила хозяина, и Оленька тут же вылетела на улицу, получив первый в жизни урок.

Впрочем, она недолго оставалась без места. Все те же очарование и французистая фигура в сочетании с мягким нравом сделали свое дело, и уже через пару дней она шустро сновала по богатому дому Дубовицкого, уворачиваясь от якобы случайных прикосновений хозяина.

Оленька не была чрезмерно умна, но своих ошибок не повторяла. Большому жуиру Дубовицкому оставалось только облизываться при виде стройной фигурки с туго перехваченной талией. Талия мадам Дубовицкой была раза в три богаче, что и служило основанием для перманентного облизывания.

Тем не менее молодая душа искала любви и нашла ее, как только Вершинин въехал в утлую мансарду. Вначале были лишь осторожные обоюдоострые взгляды. Потом последовал первый визит Оленьки якобы за спичками разжечь керосиновую лампу. Лампа была успешно зажжена, а в красивой груди горничной вспыхнул костерок любви.

Сучья в том юном костре были сухие, огонь быстро возрос и заполонил всю Олину душу. Теперь ее день был лишь прелюдией и ожиданием вечера, когда за стенкой раздадутся милые сердцу шаги и послышится скрип пера и бормотание возлюбленного, не подозревающего о том, что он, собственно говоря, уже возлюблен.

Оля тайком проникала в комнату Вершинина и однажды даже оставила там знак внимания в виде марципанового сердечка, которое неравнодушный к еде Вершинин быстро сжевал, даже не подумав, откуда оно здесь. Правильное воспитание не позволяло Оле сделать первый шаг, но помог случай, который всегда на стороне влюбленных.

Была святая Пасха, и Оля вернулась из храма. Семья Дубовицких хоть и считалась крещеной, но христианские нововведения воспринимала с трудом и Пасху отмечала некую промежуточную — не то иудейскую, не то православную. Во всяком случае, пили и праздновали в два раза дольше, памятуя, что и Спаситель тоже отмечал Пейсах в компании со своими учениками и это разрешенное римскими властями занятие почему-то в дальнейшем стало именоваться «Тайною вечерей». В конце концов, рассуждал Дубовицкий, оба праздника изначально еврейские, и негоже оставаться в стороне от обычаев предков, к коим язычники-славяне примазались лишь тысячу лет спустя.

Вершинин храмов не посещал по причине вольнодумства, развитого в нем уроками закона Божьего и стараниями батюшки Серафима (преподававшего эти уроки вне всякой связи с живой историей и не забиравшегося в своих толкованиях Писания далее второго столетия от Рождества Христова).

Столкнувшись в темном узком коридоре с Оленькой, он уже хотел пройти мимо, но услышал нежное:

— Христос воскресе...

Оля стояла перед ним словно свечечка, в белом шелковом платочке и новом легком пальто с меховым боа из неизвестного науке зверя.

Пальто было не таким уж и новым, подарено хозяйкой по случаю, но Олины умелые ручки придали ему надлежащий вид. В полутьме Оля выглядела почти что дамой света. Это растрогало Вершинина, в душе своей бывшего изрядным снобом.

— Воистину воскресе! — умилился он и узрел доверчиво подставленные губы, чуть приоткрытые, пухлые и оттого невинно-детские.

Вершинин прикоснулся к ним своими опытными губами журналиста-развратника (каковым он почитал себя всерьез) и обомлел. Обомлела и Оленька. Таким вот макаром, совершенно обомлевшие, уже не отрываясь друг от друга, они мелкими шажками вплыли в чью-то комнату (его ли, Олину ли, было уже все равно!) и пали в прямом смысле на диван, а в переносном — во грех.

Он (грех) оказался настолько сладостен, что первые несколько ночей они провели, не отрываясь друг от друга, и никакая мораль не могла даже втиснуться меж их телами, настолько тесны были объятия. Косвенным следствием этого явилась печальная участь двух вазочек, выпавших из ослабевших рук горничной, и некий спад в работе одного из самых молодых, но многообещающих журналистов газеты «Вести».

Первым пасторальными ласками пресытился Вершинин. Оленька же всячески старалась проникнуть в его комнату, прижаться к предмету любви и мешать ему писать заметки. Он стал гнать ее и запретил без спроса вторгаться в свои владения.

Полностью разорвать отношения мешало то обстоятельство, что Оленька подружилась с кухаркой и брала у той остатки с барского стола. Стол у Дубовицких был роскошный (вспомните талию мадам Дубовицкой!), к нему припадали в голодные дни многочисленные молодые родственники-студенты. Памятуя о своей нищей юности, домохозяин денег на провизию не жалел, так что Вершинин стал округляться в наиболее худых местах и опасность дистрофии отступила.

Со временем у него выработался условный рефлекс, на который инстинктивно и надеялась Оленька: ее появление уже прочно вязалось с подносом вкусной еды, с постельными ласками и мечтами Оленьки о будущей совместной жизни. От этих мечтаний Вершинину хотелось выть одиноким волком, но воспоминания о голодных неласковых днях перевешивали, и он откладывал изгнание дочери Евы из рая до лучших времен.

Да, вот еще что ужасно раздражало! Она не научилась говорить ему «ты» даже в самые интимные минуты! Однажды Вершинин даже слегка, конечно же шутя, побил ее за это, что вызвало у Оленьки бурный прилив свежей нежности и желания. Более Вершинин подымать руку не рисковал, иначе его здоровье было бы основательно подорвано...

Услышав за спиной Олин голос, он лениво процедил сквозь зубы:

— Ну что с тобой поделаешь, — встал из-за стола и потянулся, предвкушая сладкий ужин.

— Андрей Яковлевич, откушайте.

Оля поставила на стол поднос с судками. Кухня у Дубовицкого была вполне европейской, но когда у него гостили местечковые родственники, все приготовлялось на кошерный манер. Вот и сейчас не было ни духу свиного, ни молочного — нельзя варить козленка в молоке его матери. Все было телячье и вкусное. А спаржа так просто великолепна. Вершинин даже не заметил (или сделал вид, что не заметил) — самый аппетитный кусочек был надкусан мелкими женскими зубками.