Черный Леопард, Рыжий Волк - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 140

Страница

И Соголон вошла в дверь и прошла в темницу, и стражи открыли ей решетку, и она вошла и склонилась, разглядывая, потом выпрямилась и пошла от меня спиной вперед, кивая, и спиной вперед вышла из камеры, и спиной вперед по ступеням, и страж обратным движением вернулся к решетке и запер ее, и Соголон спиной вперед вышла в дверь, и та закрылась. И она вышла и снова зашла, а Венин стояла в темнице, на меня смотрела, а потом вышла спиной вперед, а я закричал, и связанный малый вознесся из своего падения, обратно на балкон запрыгнул, и сидел на стуле, отвернувшись от балкона, а мы развязали его и пхнули на сухой кустарник, а стена сама собой заделалась, втянув обратно каждую отлетевшую щепку, а мы с Мосси раскатились на полу, и я замахнулся свободной рукой, а он перехватил ее, и он разжал свои ноги, высвободил мои ноги, перестал душить меня сгибом локтя, потом резко подмял меня под себя, удушая одной рукой и придавливая своими ногами мои ноги, и с криком отдернул свой кулак от досок пола, когда я увернулся от его руки и поднялся на ноги, потом я отпрянул, прокрутив назад нанесенный ему удар, и упал на пол, а он убрал протянутую мне руку, но я потянул его вниз, молотя по животу кулаком, а в доме мой дед дерет мою мать на синих простынях, которые она купила для траурных одежд, и слюнявый восторг лезет обратно ему в рот, и он дергается вверх, а не вниз, тащит назад свой отвердевший член, лупит его, пока тот не опал мягоньким, и роняет его в свои седые заросли, а моя мать уже не отворачивается, на него смотрит, а духи сидят в дереве, какое не наше, зато дух, он мой отец, и он бесится на меня, а дед мой и все живое вокруг будто засасывают воздух в противоход дыханию, и молния скачет обратно из наружи вовнутрь, и в обратном движении бегут мимо меня Леопард и малый, имя кого я никак не запомню, и Леопард набрасывается в лесу на этого малого, что обсыпан белой пылью, я знаю его, но не могу никак запомнить его имя, а потом Леопард на меня бросается, а потом мы проходим через огненную дверь в Конгор и еще через одну в Долинго, и старец собирает воедино свою плоть и соки жизни, вскакивает обратно с земли, только я не вижу, куда он девается, а во дворе Басу Фумангуру стоит ночь и тела в урнах, и от жены его ничего не осталось, кроме одежды и костей, и она пополам разрублена, а в урне рядом мальчик вцепился в клок от одежки куклы, а кукла добирается до моего носа, и малец вспышкой озаряет мне лицо, а ноги его пахнут болотным мхом и дерьмом, а запах его уходит прочь, и вот он пропадает и появляется к востоку от Колдовских гор, и запах переваливает через горы, спускается в долину к западной гряде и пропадает, а появляется в портах Лиша, запах мальца пересекает море, а я пытаюсь перестать мысленно следить за ним, потому как знаю: это Гадкий Ибеджи ищет след, – и я вызываю образ своей матери, вызываю образ речной богини, что убивает болезнью, и двух кочевников, каких я, обнаглев, поимел обоих разом в их же шатре, и один на мне сидел, а другой распластался на земле, а я его большим пальцем ноги голубил, только Гадкий Ибеджи это выжигает, лоб мой пылает, и я ору в кляп и моргаю, а нюх мой мальца ловит, а малец пересекает бухту из Лиша в Омороро, и шагают они днями, четвертями луны и лунами мимо земель, мне не ведомых, и через Колдовские горы в Луала-Луалу, и запах его исчезает и появляется на юге за пределами карты, и запах мальца то ли пешком, то ли верхом передвигается, разобрать не могу, исчезает запах и появляется в Нигики, шагом идет, бежит, на лошади скачет и останавливается в городе, я чую, как идет запах прямо, потом сворачивает и долго на одном месте стоит, может, до самой ночи, а потом утром опять уходит, на юг к пещерам или еще куда-то направляется, проходит несколько дней, и запах мальца возникает далеко на западе и продолжает уходить на запад, он уходит к Увакадишу, из Увакадишу он уходит в Долинго, а я заставляю себя думать об отце, нет, о деде, о Леопарде, о цветах золотистом и черном, о реках с морями и озерами, и еще о реках, и о голубой девчушке Дымчушке, и о Жирафленке: останьтесь со мной, останьтесь у меня в голове, растите, сейчас вы должны расти, вы, поди, и выросли уже. Не вы ль к реке бежите? Сейчас скажите что-нибудь, скажите, как жалеете, что я так и не выбрался к вам, но не можете же вы помнить меня, вот и не жалеть ни о чем вам жалко. Воздух жалко память места, какое как запах вам не определить, но вы знаете его потому, что оно переносит вас туда, где вы были кем-то другими. Не уходите, дети… Но Гадкий Ибеджи это выжигает из моей головы, в голове моей кипит, и память уходит навсегда, я чувствую, знаю, что ему нужно выследить мальца, а я за мальцом по следу не иду, и когти его лезут дальше, я царапанья не чувствую, зато слышу его, и у меня пальцы ног горят, они гниют, они отвалятся, а Гадкому нужно найти мальца, он на пути со мной, я способен лишь нюхать, зато он может видеть, а теперь и я вижу: дорога с людьми в длинных одеждах и они говорят. Мужчины в Долинго только тем и занимаются, что говорят, и мы идем через мост, потому что запах его все усиливается и усиливается, и запах сворачивает направо, – и вот Гадкий Ибеджи видит это, и я вижу это, и это небольшой проулок вроде переулка с базаром и переулка с баром, но это переулок, что просто-напросто зады какого-то дома, а я в вагоне, и он везет меня к седьмому древу, которое тут зовут Мелелек, и на пять уровней вниз почти к стволу, но не к стволу, а все вокруг – это переулок и туннель, и никто особо солнца не видит, а запах мальца шагает по широкой дороге, он поворачивает, еще поворачивает и через мост идет и поворачивает направо, потом направо, потом налево и прямо, а потом вниз, и он останавливается где-то. А Гадкий Ибеджи возвращает зрение, и я вижу мальца, и голова моя горит, а белая рука трогает мальца за плечо и указывает пальцем с длинным ногтем, и малец идет к двери того дома и громко стучит в нее: он плачет, он говорит что-то, чего я не слышу, – а чую его запах так, будто он прямо тут: он вопит, что ему страшно, и пожилая женщина открывает дверь, а он в дом не бежит, отступает, будто и ее боится, женщина пробует выглянуть на крыльцо, но он удерживает ее, неожиданно оборачивается, словно кто-то гонится за ним, и бежит мимо женщины в дом, а та потуже затягивает сари на плече, оборачивается, потом закрывает дверь, – и разум мой померк. И когда я открываю глаза, они, как кажется, по-прежнему закрыты. Открываются и опять закрываются помимо моей воли. Гадкий Ибеджи крабом сползает с меня и залезает на плечо к одноглазому. Те же два белых ученых склонились оба надо мной, наблюдая, одноглазый хмурит бровь, второй свою выгибает. Потом они у решетки темницы. Потом опять у меня над головой. Потом выходят в дверь. Они доложат Соголон. Она поищет и найдет мальца. Я все еще видел его и дом, куда он вбежал, зараза Гадкого Ибеджи все еще во мне. Мои губы увлажнила кровь, капавшая из носа. Эта Королева предаст ее. Голова была чересчур тяжела, чтобы дать этой мысли хоть какой-то ход, внутри головы по-прежнему горело, и я подумал, что из носа моего не кровь течет, а вытекает то, что у меня внутри головы и что от жара обратилось в жижу. Локти меня подвели, и я опрокинулся назад, но когда голова моя ударилась об пол, то ощущение было такое, словно я в воду бултыхнулся и утонул.

И я тонул, и тонул, и жар уходил у меня из головы, и люди все входили и уходили, они шептали мне и кричали, словно были они все предками, что пришли собраться на ветвях большого дерева в палисаднике. Только голова не приходила в себя. Что-то бухало, снова бухало, а потом вопила память или видение, потом кричало и билось о мой череп. Битье пробудило меня убедиться, что я не спал. Что-то врезалось в дверь и упало на землю. А потом буханье так бабахнуло, что на двери след кулака остался, будто кто-то по тесту вдарил. Еще удар – и дверь слетела с петель, ударившись в решетку. Я вскочил прыжком и упал. Ворвался Уныл-О́го в своих перчатках, в руке он держал за шею на весу одного из стражей. Отшвырнул его в сторону. За ним вошли Венин и Мосси с чем-то блестящим, отчего голове моей больно стало. Все, что они говорили, прыгало вокруг моей башки и улетучивалось прежде, чем я понимал сказанное. О́го схватил замок на решетке моей темницы и сорвал его. Венин вошла с палицей почти в половину ее роста, и в безумном бреду моем она взмахнула ею, будто тростинкой, и обрушила на замок соседней со мной клетки. В темнице было до того темно, что я и не знал, что тут и других узников держат, а почему бы и не держать? От мыслей голову мою трясло, и я склонил ее на руки, обхватившие меня. Мосси. По-моему, он произнес: «Идти сможешь?» Я повел головой, изображая «нет», и никак не мог прекратить тряску, пока Мосси не положил мне руку на лоб и не унял ее.

Страница