Иван Васильевич глянул на Радагора. Книжник, ответственный в великом княжестве за каждый вредный чих противу власти, кивнул: правду говорит.
— Ну, так навёл бы на Заболоцкого своих лихих ухорезов! — разозлился великий князь. — У тебя полтысячи на конях, живут на твоём личном... пансионе. Рванул бы в набег на Польшу, зарезал бы Заболоцкого, да назад. Чего ты забоялся? Я бы в тот момент отвернулся...
— Радагор не велел.
— Пока этот шпынь Заболоцкий пригоден нам по внешним делам, — сказал Радагор. — У него два писаря есть... от твоих щедрот, великий государь, деньги получают. По пятьсот рублей в год. Потому мы пока всё знаем про дела польские да литвинские.
— Знатно... Шуйский, садись рядом, давай отчёт. Сколько, по моим расценкам, проел этот жид Схария?
Шуйский повеселел, сел, налил себе мордовской водки, с чистой душой выпил, крякнул и даже не стал заедать. Заговорил:
— За два месяца, как велено... по сто рублей в день.
— Мало. Пиши, давай, по пять сотен рублей в день. Да запиши ему походы в баню, да полную смену одёжи, да охрану... Чтобы через месяц проелся он как бы на двадцать пять тысяч рублей. А потом... Хех!
— К весне жида утопить желаешь, великий государь? — спросил Радагор.
— А что? Потребен он тебе?
— Нет. Подожду, когда названные им люди придут от франков, и всё — сади его в болото.
— Ещё какие будут мне указания? — развеселился Иван Васильевич. После паскудной игры в смертника его сильно тянуло выпить и похохотать.
— А такие указания, что надобно мне собрать три полка стрелецкого строя, — ответил без улыбки Радагор. — Да ещё человек двести шпигов на все постоялые дворы окрест Москвы. Татары твои перекрывают юг, а мне надо держать в полном затворе запад, все пути от Литвы и Польши. Раз навалился на Московское княжество Сионский Приорат, надобно сначала сдержать его осаду, а потом...
— Осаду? — побагровел лицом великий князь. — Какую, к ляду, осаду? Выдумываешь тут!
Радагор сумрачно и зло повторил:
— Сначала сдержать осаду этого тайного сброда, а потом — псов войны спускай!
Шуйский покивал головой:
— Я, великий князь, Радагора поддерживаю. И скажу тебе полную правду, почему я затрусил катить в Литвинщину. Пан Заболоцкий уже натравил на меня этих пейсатых... Забыл, как они извели твоего сына Ивана? И тебя хотели извести! Погоди, это только начало...
Иван Васильевич глядел в стол и тыкал своим кинжалом мимо куска мяса.
Радагор добавил:
— Ещё вчера надо было вокруг Москвы создать такое военное кольцо, чтобы не токмо что человек, чтобы крыса не проскочила...
Вон оно как! Опять крыса! Вот где выскочила байка старого московского купчины Матюшки Избыткова про крыс. Коих русские люди жгли в древности вместе со своими домами и со всем добром — лишь бы избыться от нечисти. Эге... Дело закрутилось серьёзное: нынешних крыс тоже надобно жечь по всей земле!
Иван Васильевич поднял глаза на своих ближников:
— Забирайте всё, что есть потребного вам. По военной разнарядке! Как при особом случае!
Шуйский поднялся, заходил мимо стола:
— По военной разнарядке, Государь, ни одного стрельца не получишь. Все стрелецкие дети уже повёрстаны. Людей со стороны в стрельцы не запишешь. А если по особой нужде набрать со стороны, то на три полка где денег взять? Да на шпигов, на тиунов кабацких, потребно в год...
— Одна тысяча рублей, — подсказал Иван Васильевич. — Да на три стрелецких полка в полной военной справе — десять тысяч. А на поход в литвинские земли потребуется пятьдесят тысяч на один месяц. — Иван Васильевич увлёкся в расчётах. — А ещё ты, Шуйский, требуешь с меня на пять солдатских полков почти двадцать тысяч рублей. Как быть?
— Надо, великий государь! Времена такие, что лучше рублём отбиваться, чем кровью. — Радагор снова налил себе густого ромейского вина. — Сионский Приорат, это всё же сила. Сволочная, бессовестная, тайная. Они всегда из-за спины бьют. Всегда своими фальшивыми деньгами и чужой кровью, купленной на те деньги...
Шуйский постучал ладонью по столу:
— Стой, стой, Радагор, поостынь пока. Слышь, чего хочу спросить? Я повелением великого князя торгую нынче с Ганзой архангельским жемчугом и такого спроса как нынче на жемчуг — просто не бывало. С руками рвут. Уже почти пятьдесят тысяч чешских талеров я засыпал в свою казну. — Тут Шуйский перекрестился. — И, дурак, те талеры не проверил...
— И не надо, — Радагор косо глянул на великого князя. — Треть мешков точно фальшивая. С подмесом свинца или олова.
Не вздумай печати с мешков рвать! Поставь ещё московскую печать на те мешки и гони их шведам, за железо...
Шуйский зашёлся стервозными словами. Иван Васильевич погрозил ему кулаком, зло пробурчал Радагору:
— Рано или поздно тот обман откроется. Смотри, поднимутся тогда против нас и шведы, и даны, и немцы... Может, татарам в Крым то серебро отправить?.. Отдавай те талеры в мою тайную кузню. На переплавку. Пусть из них льют серебряные вёдра да ковши на подарки крымскому хану...
— Это годится, — развеселился Шуйский. — Завтра и отдам. Но теперь пошлю своего дьяка в Ганзу, чтобы на месте проверял те талеры.
— Грохнут там твоего дьяка, — прервал Шуйского Радагор. — Пока сиди так, будто ты в неведенье насчёт чистоты денег... Крымский хан пусть репу чешет, если до него дойдёт.
— А мне тоже прикажешь чесать репу? — взвился Шуйский. — Я-то теряю свой доход!
— Я тебе, Мишка, возмещу твой убыток, — твёрдо пообещал Иван Васильевич. — Вот вернутся наши купцы из Индии — и возмещу!
— Вернутся они, жди! — разозлился Шуйский. Он встал из-за стола вышел на кухонную половину. Там начал орать на поварскую челядь, разбил с треском глиняное блюдо. Вернувшись, Шуйский налил себе водки, выпил, заел чесноком. Заешь тут чесноком, когда махом потерял пятьдесят тысяч талеров из-за скотского Сионского Приората. Чтоб ему...
— Ты, Шуйский, — Радагор повернулся к сопящему Шуйскому, — имей понимание, что они, эти шпыни франкские, которые придут за Скарией, придут и по твою душу. Тебя крепко подкупать станут! Насчёт тайного освобождения жида из твоей тюрьмы и насчёт тихого, но резвого убийства великого государя. Денег дадут много и сразу. Так что молись...
— Да я тогда им!
Иван Васильевич треснул по столу кулаком:
— Погоди ты! «Якаешь» тут! Дело куда круче, чем я полагал. Хорошо, что по весне решили на Литовщину не ходить... Летом, оно проще... Устал я.
Шуйский показал над столом огромный свой кулак Радагору, потом совершенно трезво заговорил:
— Государь, у стрельцов мы забрали на ратную службу тех сынов, коим по двадцати одному году исполнилось. Но в ихних семьях сейчас подросли другие. Озоруют, в шайки сбиваются, прохожих да проезжих задирают. Всё Замоскворечье от них воет. Предлагаю поверстать их как бы заранее, положив им за государев счёт одёжу стрелецкую, кафтаны, сапоги, пропитание, да по три рубля на год за службу. И пусть как бы учёбу проходят до исполнения призывного возраста. На всех дорогах, где им укажет Радагор, пусть встанут отрядами. Мальцам интерес будет хватать людей да в самоделишную войну играть. А?