— Отправлял.
— Что сказал?
— Отправлял ты, Иван Васильевич, челобитные на растопку. Теперь как бы тебя самого на растопку не отправили!
Иван Васильевич дико глянул на Схарию, поднялся со стула и тут же сразу опал на него, как исхлёстанный банный веник.
Во дворе боярской хоромины Шуйского зашумели, заорали люди, зафыркали кони. Голос Шуйского перекрыл гомон:
— Посылай гонца к великой княгине Елене и государю всея Руси Дмитрию Иоанновичу! Скажи, что к вечерней службе я буду у её ног с добрым известием!
Тугим галопом вырвались на улицу кони...
— Вот, Иван Васильевич, и всё! — проговорил Схария. — Вот и кончилось твоё княжение...
Иван Третий простонал и ничего не ответил.
— А Схария — это ведь я и есть, — продолжал Схария. — Вот он я, перед тобой.
Иван Васильевич как бы и не слышал того, что проговорил жид. Ему, видать, голову обнесло жутким криком со двора. Сидел на прочном стуле, голову повесил, руки на коленях подрагивают. Дышит тяжко. Как бы не помер! Нельзя, чтобы здесь помер, на плахе ему место помереть!
Схария подскочил к обитой медью двери, повернулся задом, заколотил в дверь пяткой. Дверь тут же распахнулась. За ней стоял здоровенный немец, из рейтар. Рожа грубая, кулаки в черноморскую дыню.
— Was ist geit los?
— Dises man niht fertig!
— Warum?
— Er ist krank!
[88]
— Все вы тут больные. — Немчин начал прикрывать тяжёлую дверь. — Скоро оклемается. Отойди!
— Погоди, погоди, солдат! Крикни ко мне господина Шуйского!
Вот уж кого не надо было поминать, так это «солдата». Немец снова растворил дверь, саданул кулаком в глаз Схарии и дверь тут же захлопнул.
Очутившись у противоположной стены горницы, Схария подниматься не стал, так и остался сидеть, поджав ноги. Иван Васильевич не шелохнулся. Ушёл в себя, закостенел.
— Вот так бывает, — прокашлял Схария, — в момент поворота государственных дел. Сижу тут, получаю кулаком в глаз. А должен бы сидеть в Грановитой палате... Возле твоего трона. Виноват, возле трона, бывшего твоим.
Иван Васильевич молчал. Схарию со злости понесло:
— С вами, русскими, свяжешься, дерьма нахлебаешься по горло. Что за народ? Вас, как ослов, тянешь к хорошей жизни, тянешь, можно сказать, к порогу Царства вечной радости! К благополучию и процветанию. Нет, вы упираетесь! Вам в навозе тепло и светло...
Иван Васильевич очнулся. Пасмурно поглядел на Схарию, поглядел в окно. День кончился, начинался длинный, московский зимний вечер, когда спать ещё рано, а работать уже поздно. Остаётся одно дело — говорить промеж себя или внукам сказки сказывать...
— Что ты про русских говорил? — слабым голосом поинтересовался Иван Васильевич. — Чем тебе русские не угодны?
— Да всем! Добра не понимают, только зло...
— Да... зло... Тут я с тобой согласный.
— Как же ты можешь быть несогласный, когда всё зло от тебя и шло!
— Да, шло...
Схария резво поднялся с пола, забегал по горнице:
— Ты когда у своего отца, великого князя Василия Тёмного, власть перенимал, тебе, молодому дураку, советовали умные люди принять на твою землю католическую веру?
— Было...
— Вот! Добро тебе советовали! За твоё согласие тебе даже давали возможность забрать назад свои древние земли, Смоленск, Белгород, Чернигов, Полоцк... Кроме Киева. Почему не согласился? Всё тебе приготовили — заводи в Московском княжестве католичество и сиди потом тихо, властвуй себе. В стране тишина, покой, порядок. Войны нет, татары сидят присмиревшие, им против европейских войск идти — силёнок нет! Ни забот тебе, ни хлопот!
— Тут это, Захар Иванкович, такое дело... Те, древние русские города, не за просто так мне отдавали. Не просто в обмен на православную веру... То есть для народа, конечно, вышло бы, что за просто так. А мне за те города тайно пришлось бы платить... И за сто лет бы русским народам за те города расчёт не произвести...
— Платить! Конечно. А иначе как? Что, задаром тебе пасторов готовили, кресты на храмах меняли бы? А войска католические задаром бы стояли в охране твоего княжества? Вы, русские, больно охочи до шармака. Тот план чем был хорош? Тем, что лично ты и твои потомки могли бы, если уж очень припечёт, тайком и в старой вере обретаться. А платежи разве лично с тебя бы брали? Ни в коем разе! Мы бы твоим именем назначили мытарей, они бы и собирали дань с русского народа. Конечно, имелось тут и в твою сторону малое ущемление...
— О! — вскинулся Иван Васильевич.
— А как ты хотел? Почитай все европейские государи так живут, не ты один бы стал на пансионе сидеть.
— На чём сидеть? — у Ивана Васильевича даже глаза ожили.
— На равных выплатах. На гарантированных. То есть вот как, например, немецкие князья нынче сидят. Мы их, понимаешь, в раздрае держим. У них на неметчине сейчас тридцать княжеств... Ну, ты видел, какой это народ: дай немцам соединиться, они каждому в Европе под глаз отметину поставят...
— Да, хорошо наливается у тебя под глазом... немецкая отметина... согласился Иван Васильевич.
— Посему немецким князьям сейчас можно тратить только строго учтённые нами деньги. Только на своё платье, на еду, на войско, на утверждённые нами постройки... А всё остальное мы забираем.
— Да? — удивился Иван Васильевич. — А скажи мне, мил человек, вот если в той неметчине неурожай случится или война, всё равно немецкие князья пансион получат?
— Обязательно! Правда, потом за те годы с ихнего народа мы дополнительные деньги собираем... За неурожай, за войну, за всё народ рассчитывается. Без этого никак. Деньги, они счёт любят!
— В этом есть правда, — согласился Иван Васильевич. — Эх, где ты раньше был, а, Захар Иванкович? Такой бы советник мне был нужен!
— Все и всегда про нас жалеют. Да только вот поздно нас обнаруживают.
Иван Васильевич, кажется, даже ожил:
— Погоди, погоди, мудрец. Не спеши горевать! Ты мне лучше ещё ответ дай. Вот, согласен я теперь, что надо было веру поменять. Вера католическая собрала бы Московское государство до величины той, что имелась до татар клятых. А можно было мне тогда Царём объявиться?
— Хоть императором! Только плати! Мы тебе все права на царский трон выправим. Есть у нас люди великого ума и способностей. Нашли бы бумаги, что ты есть, например, прямой потомок Августа Цезаря...
— Кого потомок?
— Августа Цезаря. Это нами такой бумажный, хех, шпынь создан. Все европейские государи как бы от него произошли. Правил, мол, тот Цезарь, Римской империей...