Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - читать онлайн книгу. Автор: Иван Лучицкий cтр.№ 40

Много мешали энергии и решимости со стороны дворян их роялистичские чувства, их неуверенность найти поддержку в среде массы простого народа, принявшего новую веру ^[423].

Эта неуверенность, эти колебания со стороны знати давали возможность пасторам обнаружить всю силу своего влияния, взять на себя главную роль в начинающейся борьбе и подготовить, так сказать, силы к более обширной, решительной борьбе.

Мы видели, как велико было влияние пасторов, как много было сделано ими для утверждения кальвинизма во Франции, для объединения церкви и ее организации. Этим не ограничивалась их деятельность. Обстоятельства складывались так, что открывали еще больше простора для нее.

Болезненный Франциск II, находившийся под влиянием Ги-зов, а в руках жены своей Марии Стюарт, умер 6 декабря 1560 г., и на престол вступил Карл IX, с воцарением которого радикально изменился характер управления. Канцлер Лопиталь получил обширную власть и влияние на дела, и с ним политика терпимости и свободы совести впервые попыталась примениться к практике ^[424]. Преследования против гугенотов были прекращены. Изданы были в их пользу эдикты, и им дозволено свободно исповедовать свою религию, даже открыто проповедовать свои доктрины.

Призыв ко двору принцев крови и знатнейших дворян, исповедовавших еретические мнения, участие, предоставленное им в королевском совете в качестве его членов открывали пасторам возможность с полнейшею свободою проповедовать свои доктрины в столице Франции. Покровительство их патронов, ограждая их от преследований, делало их чрезвычайно смелыми, а терпимость правительства заставляла их мечтать о многом, чего можно было добиться при настоящих обстоятельствах в пользу истинной религии. Мало того, что в квартирах гугенотских дворян пасторы собирали на свои проповеди толпы народа ^[425], мало того, что им дозволено было совершать публично свое богослужение в двух местах в Париже, несмотря на прямое запрещение закона ^[426], им удалось добиться без особенных затруднений права проповедовать при дворе, который они, казалось, совсем обратили в гугенотскую церковь. Из гонимых и преследуемых они обратились чуть не в любимцев. Неудивительно, что католики стали тревожиться не на шутку, неудивительно, что письма испанского посла Шантоннэ к католическому королю представляли в самых мрачных красках положение католицизма во Франции ^[427]. В самом деле, даже королева-мать, регентша государства, казалось, готова была не только сама стать гугенотом, но и обратить к новой вере и своего сына ^[428]. Своим поведением, сближением с гугенотами, разговорами на «языке Ханаана» с пасторами она давала повод двору увлечься новостью, открывала своим дамам возможность обратиться в ревностных гугеноток, не упускавших дня, чтобы не послушать проповеди у какого-либо протестантского пастора ^[429]. Католицизм и его обряды, католические священнослужители и церковные книги — все это, казалось, скоро должно будет оставить Францию. Дело дошло до того, что папский нунций счел себя вынужденным пожаловаться Екатерине Медичи на то унижение, то осмеяние, какому подвергалось имя церкви и кем же? Членами королевской семьи, не задумавшимися переодеться в костюмы духовных особ, как бы в шутовские ^[430]. А Маргарита Валуа сетует в своих мемуарах на сожжение ее молитвенников, на угрозы быть высеченною за свое религиозное упорство ^[431]. Такое положение кальвинизма и все большее и большее возрастание его влияния, при той страшной нетерпимости, какою отличалось кальвинистское духовенство, не могло остаться без решительного влияния на дальнейший ход дела.

Католицизм с его обрядами представляется вещью в высшей степени ненавистною для искреннего гугенота. «Одна месса, — кричал один из кальвинистов, гораздо опаснее, чем десять тысяч солдат, вторгающихся в страну!» А это не было единичным мнением, его разделяло большинство, оно составило почти догмат. Если пастора лишали места за то, что он осмеливался доказывать, что Беза неправ, защищая казнь еретиков, то как можно было вынести существование не только мнений, но и обрядов, которые так страшно портят (polluent) души? Для спасения страны, для спасения душ, католицизм со всеми его обрядами, крестами и иконами, со всем своим идолопоклонством и суеверием, должен быть изгнан — вот что составляло бесспорную истину, проводимую в массе брошюр, носивших название увещательных писем, прошений и т. п. «Долг короля, — так писал один из гугенотов Екатерине Медичи, — следовать вере и религии тех, которые со времен апостолов, жили согласно предписаниям Евангелия, а не сообразоваться с заблуждениями и суевериями, которые введены в церковь хитростию дьявола и поддерживаются жадностию, честолюбием и тираниею папы и его клевретов» ^[432], совершенно извративших веру, создавших ряд обрядов, исполнение которых может загубить душу. А этот долг становится тем более настоятельным, что нет ничего несовместимее с истинною религиею, как поклонение, например, иконам. Оно запрещено заповедями Божиими, а между тем существует в церкви ^[433]. И вот пастор обращается к королю, требуя уничтожения этой наиболее ужасной и неприятной вещи — идолопоклонства и почитания икон ^[434], прося его «вдохновиться словами Амвросия и понять, какое великое зло заключается в поддержке идолов в противность слову Божиею» ^[435]. Теперь, по мнению гугенотов, настало наиболее удобное время, потому что «теперь именно Богу угодно было открыть все обманы пап», и «они должны быть уничтожены и не могут властвовать над царями, которые установлены Богом с тем, чтобы заставлять подвластный им народ жить по заповедям Божиим, а которые обязаны наблюдать за проповедниками, чтобы они проповедовали истинное слово, и употреблять все усилия, чтобы устроить страну согласно слову Божию и истребить в конец все суеверия» ^[436]. «Истребите идолопоклонство, распространите по всей земле французский свет истины, дайте ей одной место в вашем королевстве» — было непрестанным содержанием всех воззваний. Умеренные готовы были согласиться на время оставить некоторые иконы ^[437], но это было крайне наивное предложение. Большинство требовало, чтобы мерзость (abomination) и идолопоклонство были вырваны с корнем, в противном случае, — грозили они Екатерине Медичи, регентше государства, — «бойтесь, чтобы в то время, когда сын ваш узрит истину, а вы пребудете в заблуждении, вы не были лишены и почестей, и высокого положения» ^[438]. «Все зависит от вас, так что достаточно одного вашего слова, чтобы были прогнаны все зловредные люди, чтобы они были лишены и силы, и значения» ^[439]. «В противность обычаю вы дали своему сыну святое воспитание, заставляя его читать Библию, а из нее и вы, и сын ваш, можете познать, как велико было благополучие тех царей, которые разрушали идолы, изгоняли из своих царств всякие мерзости и идолопоклонство, и как были жалки и несчастны те, которые вооружались против Бога и его служителей. Неужели и вы желаете быть причиною вашей гибели, злоупотребить дарованными вам милостями, чтобы истреблять и умерщвлять верных служителей Божиих?» ^[440] Но заявляя это, они прибавляли, что повиновение власти укоренено в них, что в нем они воспитывают своих детей ^[441]. Подобные роялистические чувства были понятны. Власть не давала предлога применить к ней знаменитого правила о том исключительном случае, когда повиновение властям лишалось силы. Правда, уже и тогда гугеноты говорили, что скорее готовы предпочесть самую позорную смерть поклонению идолам ^[442], но дальше не шли, вполне полагаясь на добрые намерения власти, допустившей проповедников в Париж и даже давшей им возможность проникнуть ко двору. Но достаточно было малейшего отступления, достаточно было показать, что истребление идолопоклонства не в видах правительства, чтоб чувства изменились и сделан был более резкий и решительный вывод. Год спустя после изложенных заявлений, гугеноты стали писать в ином тоне. «Берегитесь! Вам представляется случай, — писали гугеноты королеве-матери, — совершить дело служения Господу, стать второю Юдифью, рука которой была укреплена и вооружена богом брани ^[443]; воспользуйтесь им, потому что если вы не пробудитесь от сна, он обратится в смерть» ^[444]. Опасность велика и становится тем большею, что «терпение сынов Божиих может превратиться в неистовство» ^[445].