Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - читать онлайн книгу. Автор: Иван Лучицкий cтр.№ 158

Страница

Несмотря на то сильное волнение, которое господствовало в стране, у Генриха III было, таким образом, достаточно средств в руках ослабить и подорвать силы гугенотов. Но Генрих пошел по совершенно противоположному пути и обманул все ожидания, все надежды. Этого мало. На него возлагала большие надежды и вся партия рьяных католиков: она не забыла его подвигов в пользу католицизма, не забыла о его победах при Монконтуре и Жарнаке, смотрела на него как на своего вождя, заранее уже торжествовала победу. Но и она жестоко обманулась в своих ожиданиях, и то, что было известно прежде одному маршалу Таванну — полная неспособность Генриха, пожавшего лавры победителя чужими руками ^[1712], — стало известным для всех. Обманулась, наконец, в Генрихе и сама мать его, Екатерина Медичи, с нетерпением ждавшая его целых три месяца, поспешившая к нему вместе со всем двором на встречу в Лион, и ее разочарование нанесло ей тем более тяжкий удар, что Генрих был ее любимцем, что она воспитала его по своей системе.

«Король польский, — говорит о нем с пренебрежением Маргарита Валуа, — совершал одни и те же действия в силу одних и тех же причин» ^[1713], и этими словами произносит над Генрихом самый суровый приговор. Действительно, давно уже не сидела на французском троне личность более ничтожная, более жалкая и, что особенно замечательно, более притязательная, живее, чем кто-либо, сознававшая силу и величие французского короля. Генрих III обладал всеми теми качествами, которые делают из человека посмешище, которые убивают всякое уважение к нему в окружающих его, и не имел ни одного качества, которое могло бы дать ему возможность влиять на людей, повелевать ими. Правда, он обладал обширными познаниями, никогда не расставался с произведением Макиавелли о государе — Екатерина Медичи сумела сильно повлиять с этой стороны на своего сына, — но все эти звания не приводили ни к какому полезному результату, так как у Генриха не было к тому достаточно силы. Это был человек в высшей степени слабохарактерный и непостоянный, развратный и суетный. Капризный по своей натуре, он никогда не был в состоянии предаться исключительно одному какому-нибудь делу. То одно время он вдруг бросал балы и увеселения, занимался с жаром делами, мало спал, вставал рано, работал часто до поздней ночи, то опять кидался в разгар веселья. Устраивал балы, вел развратную жизнь, целые часы проводил в гардеробной комнате, изобретал новые костюмы, имеющие целью поразить людей, сделать величественнее особу короля. Но вот его настроение менялось: он сбрасывал все эти пышные уборы, шел со своими любимцами (mignons) в церковь, или в одежде пилигрима ходил по улицам, переходил из монастыря в монастырь, бичевал себя, чтобы вымолить прощение за свои грехи. Так проводил он иногда целые недели и потом вдруг, без всякого особенного предлога, после бичеванья вновь отдавал свою голову и бороду во власть парикмахера, вдевал в свои уши жемчужные серьги, наряжался в полумужской-полуженский костюм и отправлялся вместе со своими миньонами искать приключений, отдавался женщинам или разъезжал с женою по городу и забирал изо всех домов маленьких собачонок ^[1714].

То воспитание, какое дала ему его мать, вечная опека, из под которой он не освободился почти до конца дней своей жизни, лесть и похвалы, которыми осыпали его придворные, блестящий двор и женщины, среди которых он проводил целые дни, — все это наложило на Генриха III глубокую, неизгладимую печать. Он стал отличаться непостоянством своего характера уже с первых дней своей юности, и тогда же изнеженность, слабость, любовь к суетным занятиям и спокойной жизни высказывались во всех его поступках. В то время когда его брат, король Карл IX, мечтал о военной славе и покорении Милана или предавался со всею страстью охоте, Генрих Анжу, тогда еще семнадцатилетний мальчик, с жаром занимался тоже охотою, но только другого рода. «Этот принц, — говорит о нем Джованни Корреро, — забавлялся домашнею охотою: ему доставляло удовольствие гоняться за дамами, и раз ему удавалось поймать хоть одну из них, он не так-то скоро оставлял ее» ^[1715]. А Давила отзывается о нем еще резче, представляет все его действия результатом «чересчур испорченной души» ^[1716]. Все это принесло свои неизбежные плоды: его здоровье было крайне расстроено, и он утратил и ту небольшую долю храбрости, которой когда-то он отличался. «В настоящее время, — писал о нем в 1572 г. Джованни Микьели, — все его инстинкты храбрости, все великие планы, о которых он говорил, исчезли совершенно; он до того предался праздности, сладострастие до того завладело им, что это приводит многих в изумление. Большую часть времени он проводит среди дам, является к ним раздушенный, с завитыми волосами, с серьгами в ушах и с самыми разнообразными кольцами на руках. Трудно представить, до какой громадной цифры доводит он свои издержки, чтобы одеваться в наилучшие и элегантные рубашки, носить лучшее платье. Он употребляет тысячи способов, чтобы обворожить дам, раздает им ожерелья, стоящие громадных сумм, и получает от них все, чего только захочет. Он — правый глаз и душа королевы-матери, которая не оставляет его ни на минуту: куда бы она ни ехала, где бы ни находилась, — она всегда и его ведет за собою, часто даже и обедает вместе с ним» ^[1717]. Три года спустя, в 1575 г., когда Генрих был уже королем Франции, тот же посол доносил венецианскому сенату о Генрихе III: «Король обладает, без сомнения, достаточным количеством здравого смысла, и те, кто находится с ним в интимных отношениях, говорят, что у него нет недостатка в честолюбии, но в то же время он слишком добр и обнаруживает сильную склонность к тишине и спокойствию. Говоря по правде, он далеко не отличается тем горячим нравом, который свойствен всем молодым людям и принцам. Он чуждается всякого рода удовольствий и занятий, которые могут утомлять, как, например, охоты, игры в мяч, верховой езды, а также турниров и тому подобных вещей, и представляет в этом отношении полную противоположность и со своим отцом, и со своими братьями. Эта наклонность к изнеженной и спокойной жизни сильно подорвала те надежды, которые возлагали на него как на одного из замечательных военных деятелей, а это ослабило его авторитет, расширило круг влияния его брата, увеличило силы и смелость враждебной ему партии. Во Франции не питают уважения к человеку, который не любит войны, не ищет ее, будет ли то про-стой дворянин или принц ^[1718].

Страница