Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции - читать онлайн книгу. Автор: Иван Лучицкий cтр.№ 157

Для Лану, который работал тогда над укреплением крепостей в Пуату, подобные волнения послужили новым предлогом вступить на тот путь, с которого он должен был сойти, будучи вынужден заключить перемирие с властью. Письмо, полученное им от принца Конде, письмо, в котором Конде советует жителям твердо держаться общего дела и просит их прислать ему денег для найма солдат ^[1702], давало ему в руки новый аргумент в пользу войны. 19 августа, немедленно после получения известия о заговоре Тексье, он явился в Рошель и тотчас же созвал членов городского совета в залу Сен-Ион; а между тем стал рассказывать жителям, что у него имеются верные сведения о заговоре, который составлен правительством, что католическая армия уже собрана и что она готова напасть на Рошель. Его рассказы навели ужасы на жителей, немедленно же была повсюду установлена стража, и все подозрительные личности были изгнаны из города ^[1703]. Умы были теперь достаточно подготовлены. И для Лану не стоило большого труда увлечь за собою вече, заставить Рошель выполнить просьбу Конде, а главное — ослабить вражду буржуазии к дворянам, которые в настоящую минуту должны были явиться важнейшими деятелями и поведение которых не было запятнано изменою, как было запятнано ею поведение буржуазии.

Между тем члены совета собрались в залу заседаний совета, и Лану начал свою речь ^[1704]. Он горячо нападал на жителей Рошели за то, что они поделились на факции, что они вечно враждуют друг с другом и не заботятся об общем деле. «Ваши раздоры, — говорил он, — оказывают большую услугу врагу, а если он узнает, что вы подозреваете постоянно дворян, обвиняет их, и что дворяне в свою очередь недовольны вами, вашим дурным обращением с ними, то сделается еще сильнее». Разъединение даст врагу возможность уничтожить город, и только при соглашении, при тесном союзе можно будет дать ему отпор. В самом деле, что происходило в городе? «Повсюду только и слышались жалобы, неудовольствия, ложные слухи, распространяемые в городе с целью дискредитировать тех, кто со всем возможным рвением работает на общую пользу, и я знаю многих дворян, людей честных и храбрых, которые жаловались мне, и жаловались вполне основательно, на то дурное обращение, которому они подвергаются в Рошели со стороны некоторых ее обитателей. Были даже случаи, что их не впускали в город, когда они возвращались с войны». К чему может повести подобное поведение, какое мнение составят о конфедерации? «Разве уже не ходит среди католической армии слух о том, что как только знать отправится на войну, вы не позволяете ей возвращаться назад, запираете ворота?» А между тем, «можно ли подозревать дворян, после того, как они дали столько примеров верности делу? Разве они не пользовались бы всеми благами счастья. Если бы перешли в лагерь католиков? А я сам? Я мог бы претендовать на самое высокое положение, если бы захотел продавать мои услуги. Мне делали самые блестящие предложения, и чтобы получить их, мне стоило или переселиться в Англию, или разорвать связь с моими братьями! Но блеск почестей и богатств никогда еще не ослеплял ни моего зрения, ни моего ума! Напротив, когда я всматриваюсь в ваши отношения к другим, — я не знаю, что и подумать! Я нахожу вас сильно охладевшими ко всему, что касается до войны, не вижу той пылкости, которую я встречал в вас прежде. Вы все (члены совета) — люди хорошие, но есть в городе много других, которые отказались вести войну и в то же время осуждают тех, кто продолжает ее, и все это под тем предлогом, что они желают мира. Мир — дело хорошее, но мы должны добиться такого мира, который служил бы к чести Божией, к успокоению и облегчению всех. Я боюсь, что мы далеки еще от подобного мира: переговоры с мадам Бонневаль ^[1705] доказывают это».

Затем, обращаясь к мэру, он сказал, что ему как главе города необходимо строго следить за всеми этими жалобами и ложными слухами, употреблять все усилия для уничтожения их вредного влияния, так как в противном случае они могут повлечь за собою гибель и города, и всех гугенотов. В заключение он потребовал решительного ответа от Рошели, намерена ли она действовать заодно с конфедерациею или нет?

Его речь произвела сильное впечатление, и совет, увлеченный его речью, объявил, что Рошель готова вступить на тот путь, на который призывает ее Лану. Он вновь избрал Лану главным вождем в Рошели и соседних областях, признал власть Конде как протектора всех церквей, и вотировал выдачу ему сумм, необходимых для сбора войск в Германии ^[1706].

Весь труд, все заботы и клятвы Екатерины Медичи пропадали теперь даром; перемирие было отвергнуто, и Рошель готовилась к войне. Напрасно послала Екатерина Медичи в Рошель письмо (29 августа), в котором заявляла о своем удивлении по поводу того, что город волнуется и восстает против ее сына, напрасно предлагала Рошели все выгоды, если она бросит конфедерацию, требовала изгнания дворян и чужестранцев из города, напрасно послала в Рошель посла, — ее письма и письма членов ее двора были встречены с неудовольствием, и жители на вече, созванном по этому поводу, торжественно объявили, что они готовы лучше умереть, чем разъединиться с дворянством ^[1707]. Лану на приглашение, сделанное послом от имени регентши, явиться к королю, отвечал вежливым отказом ^[1708].

Дворяне торжествовали победу: по их настоянию народ отрешил от должности, несмотря на протесты мэра, всех тех членов совета, которые вели себя двусмысленно… ^[1709]

В таком положении находилась Франция, когда получено было, наконец, известие, что Генрих III явился в свое новое королевство. Его ожидали с нетерпением и надеждою люди, державшиеся самых разнородных мнений: ожидала Екатерина Медичи, ожидали и ярые католики, и партия политиков с Данвилем во главе, и многие из умеренных кальвинистов, и герцог Алансон, и король Наваррский. Одни — и это были главным образом умеренные кальвинисты — были твердо убеждены, что с вступлением Генриха III на престол во Франции воцарится мир. Не раз читали они письма и манифесты, в которых новый король уверял своих подданных в своем искреннем желании водворить мир в своем королевстве, залечить раны, нанесенные ему долговременными войнами. Кроме того, они знали, что королю были сделаны представления и от имени протестантских князей, и самим германским императором в пользу мира, знали, что Генрих III сочувственно отнесся к этим просьбам, что он дал обещание послам германских князей простить гугенотов и даже отправил в этом смысле послание в Рошель ^[1710]. Другие, и это были герцог Алансонский и король Наваррский, ждали от него освобождения из плена, восстановления в своих должностях, надеялись, что новый король удовлетворит их честолюбивым стремлениям. «В День всех святых они все втроем причастились святых тайн, и король Наваррский и герцог Алансон пали на колени и клялись перед королем в своей верности, умоляли его забыть прошлое» ^[1711]. Маршал Данвиль, несмотря на то что вступил уже в открытый союз с гугенотами, готов был порвать связи с ними; он надеялся получить от короля все те права, которых его лишила регентша и для восстановления которых он решился было прибегнуть к оружию.