Покой - читать онлайн книгу. Автор: Ахмед Хамди Танпынар cтр.№ 55

Воображать, что Нуран сейчас открывает ставни на окнах; варит кофе своему пожилому дяде; дает матери лекарство; читает книгу в саду, подперев голову руками; или угощает чаем гостя, который сидит в кресле в маленькой комнате, которую она считала своей с детства, — в том самом кресле, в котором, как говорили, сидел знаменитый Али-паша, пришедший навестить ее больного дедушку; как она показывает этому гостю строку из Наили в рамочке на стене, которую Ибрагим-бей в свое время написал в память о своем десятидневном заключении в Йылдызе: «Путь наш во имя Всевышнего, Владыки, Милосердного»; как она обращает его внимание на выставленные за стеклом дедовы тарелки, цветочные вазы, которые он сам расписал красками, позолотой, с помощью тростникового пера со щеточкой на конце и маленькой кисти, — словом, как она показывает всю свою, по ее собственному выражению, стекольную утварь, и в те моменты к красоте молодой женщины добавляется очарование ребяческой радости, — все это превратилось в фантазии Мюмтаза в один бесподобно-прекрасный образ.

Таким образом, часы, проведенные Нуран вдали от Мюмтаза, постепенно превратились для него в своего рода личную сказку, и Мюмтаз начал украшать эту сказку многочисленными фантазиями, которые сияли буйством простых ярких красок, богатство которых говорило само за себя, подобно сазам, на которых давно никто не играл; он начал украшать часы Нуран, словно молитвенник какого-нибудь герцога или короля, который старинные художники расписывали сценками повседневной жизни замка, аллегориями из исторических хроник, знаками зодиака или сценками из Священного Писания.

Настоящая Нуран ходила, размышляла, слушала, говорила, делясь множеством тайн и красот своего существования, среди молчаливой музыки этого красочного мира, который заимствовал у движений молодой женщины каждый свой изгиб и поворот линий, щедро, подобно изобильному времени года, дарованные ею времени и пространству, в котором она пребывала; она шагала в садах зори, где распустились белые водяные лилии, с золотым кубком, украденным со стола Солнца, внушаемого ее именем ^[101].

Представлять ее в любое мгновение дня; думать, как она ждет на пристани пароход; как выбирает у портнихи кружева или пуговицы и описывает модель платья; как разговаривает с подругами; как одним движением головы отвечает «да» или «нет», было для Мюмтаза бесконечной неизбывной радостью.

На самом деле существовало две Нуран. Первая была далека от него, так что ее физическое естество слегка менялось с каждым ее шагом; почти бестелесное существо являлось с помощью алхимии желания и любовной тоски; и везде, где она проходила, она словно бы создавала поверх обычной жизни собственный мир, добавляя нечто от себя ко всему, чего касалась, и, оставаясь собой, она продолжала жить посреди этого мира, который был ничем иным, как отражением ее самой.

Вот почему дом в Кандилли был самым необычным, самым чудесным из всех миров, куда Нуран проникла, и казалось, что в дом просочилась некая единственная истина, от которой изменились даже стены дома, впитав уже в прихожей ее аромат. И, начинаясь там, это меняющее все волшебство постепенно распространялось на всю прочую жизнь.

Помимо этого, существовала и вторая Нуран — та, которая была рядом с ним. То была молодая женщина, которая своим физическим присутствием превращала все эти фантазии в детскую забаву и которая одним движением уничтожала все, что сама же внушала издалека. Как только она входила в комнату или показывалась там, где ее ждал Мюмтаз, например где-нибудь на пристани или перекрестке, фантазия Мюмтаза внезапно замирала.

Мюмтаз много раз пытался анализировать чувство, которое появлялось в нем, стоило ей показаться вдалеке. В итоге он решил, что это своего рода помутнение рассудка. Стоит ей показаться вдали, как все его мысли сразу стираются. Все тревоги проходят, беспокойство стихает, и даже радость утрачивает былой блеск. Ведь Нуран, которая была рядом с ним, использовала очарование, хранившееся в ней самой, только для одного, единственного человека — для Мюмтаза, которого она заставляла светиться, просто взявшись руками за его руки.

Молодой человек, который в прежних своих отношениях постоянно смотрел на женщину свысока, даже с некоторым подозрением; который находил собственное воодушевление смешным; который, даже в минуты самых ярких наслаждений, краешком сознания никогда не терял связи с реальностью и внимательно следил за каждым движением в себе животных неистовых инстинктов, словно бы за действиями созданной им самим машины; который считал простым удовольствием все то, что скрыто от посторонних глаз в теле женщины, — именно этот молодой человек, встретившись с Нуран, терял даже простое ощущение реальности.

Это, конечно же, не было лишь игрой воображения. Но и думал он так не только потому, что долго страдал от одиночества. Даже если бы и страдал, в его неистовстве было что-то, что мешало ему проникнуть в ее тайну. Поэтому неважно, вдали от Нуран либо рядом с ней, — молодому человеку не помогала никакая рассудительность, никакая проверенная истина. Ни в Ветхом Завете, который он одно время не выпускал из рук, ни у любимых им философов, ни в книгах святых никогда не писали ничего, что бы соответствовало его крайнему волнению. Все писали о женщине как о нефсе ^[102], о сладострастии и его опасностях. Однако с точки зрения Мюмтаза, его любовная история с Нуран была совершенно иной. Ему казалось, что Нуран была главным источником жизни, была матерью всех реальностей. Поэтому, даже тогда, когда он наслаждался своей возлюбленной вдосталь, он продолжал голодать, ни на мгновение мысленно не покидая и не оставляя ее и достигая полноты только по мере того, как он погружался в нее.

Иногда Мюмтаз пытался объяснить свою любовь к Нуран абсолютной близостью их клеток, и в согласии их тел он усматривал одну из великих тайн мироздания, ниспосланную им. Возможно, то, о чем говорил Платон, было правдой, и случайность в круговороте бытия соединила в их любви части некогда разделенного надвое единого существа. Короче говоря, он думал, что живет на пике жизни и всего сущего.

Иногда по ночам он размышлял, почему он не разговаривает с камнями, птицами, цветами в саду. До такой степени он ощущал в себе голос Вселенной. Но ему все равно казалось, что вся тайна мироздания — в Нуран. Молодая женщина была вовсе не из тех закрытых и завистливых людей, которых радует пустое счастье. Вся ее личность представляла собой абсолютную щедрость. Нуран было мало самой себя. Она жила тем, что ее окружало. Они оба старались не докучать друг другу скучными повседневными подробностями, но Мюмтазу было хорошо известно, как иногда расстраивается его возлюбленная из-за совершенно чужих ей людей.

Они встречались два раза в неделю по утрам, ради самих себя. Нуран очень любила дом в Эмиргяне. «Мне теперь не трудно ходить по улице вверх. Вот насколько я привыкла. Я не устаю, потому что иду к тебе». Мюмтаз был поражен, когда впервые услышал эти слова от Нуран. Ведь молодая женщина, так много говорившая обо всем, много рассказывавшая о себе, никогда не говорила ему ни слова об их любви. Ей даже казался ненужным вопрос: «Счастлив ли ты?» С ее точки зрения, любовь следовало не транжирить в словах, но полностью вверить себя, как есть, урагану, бушевавшему в сердце, как это сделал Мюмтаз. Кто знает, может быть, будучи в его объятиях, она верила, что он читает на ее лице все происходящее у нее внутри. Так и было на самом деле. Мюмтаз читал по меняющемуся выражению ее лица все, кроме тайной сути женщины, то есть того, что было неведомо даже самой Нуран.