Единственный, кому ты веришь - читать онлайн книгу. Автор: Камилла Лоранс cтр.№ 23

Не знаю. Может быть. Тут нельзя говорить о контрпереносе ^[42], поскольку ей в общем-то нечего было на меня переносить, как мне кажется. Но моя оплошность бесспорно состоит в том, что я ни к кому из вас не обратился за советом. Я вступил с ней в межличностные отношения.

Влюбилась? Затрудняюсь ответить. По крайней мере, мне хотелось, чтобы она снова смогла полюбить. Меня или кого-то другого. Другого… или меня.

Эффект лечения оказался прямо противоположным. Я собирался вернуть ей надежду – ведь из-за нее никто не умер. Но вместо этого поверг в отчаяние – ведь из-за нее никто не умер! До меня слишком поздно дошло, что именно чужая смерть давала ей силы жить. Трагическая страсть самоубийцы оправдывала ее жизнь – это было доказательство, что она стала объектом безумной любви. По сути, она так долго оставалась здесь, в «Ла-Форш», только для того, чтобы эта любовь не исчезла. Психиатрическая клиника – идеальное место для нее, безумцы и влюбленные принадлежат к одной человеческой породе, ведь говорят же «сойти с ума от любви». Здесь никто не мешал ей наслаждаться своей болезненной радостью. Ее трагедия была чудесной сказкой. Она так охотно разговаривала со мной на сеансах только ради удовольствия снова оказаться в своей выдуманной истории. А я все испортил. Думал, что правда вернет ее к жизни. Но не все готовы мириться с правдой. Большинству до правды нет дела. Для людей имеет значение только то, во что они верят. Они пишут свои истории поверх правды, стирают ее собственным вымыслом, живут внутри сказок. Их жизнь – это палимпсест, и лучше не пытаться разобрать, что там написано под свежим слоем. Мы, «мозгоправы», претендуем на правду, какой бы она ни была. У психиатрических клиник другая задача – они защищают людей от правды.

Помню, какое у Клер было лицо, когда я показал ей на своем смартфоне страницу человека под ником Toph в Фейсбуке. И хотел бы забыть. В тот самый момент, в какую-то долю секунды, я понял, что совершил страшную ошибку и уже произошла катастрофа. Она сразу узнала его на фотографии – я увидел это по глазам. Ее мир обрушился, она соскользнула со стула и, падая, успела проговорить: «Как стыдно». Не знаю, кому эти слова были адресованы – ей самой, Крису или Жо. Возможно, мне. Потому что мне было стыдно, это правда. И больше мне сказать нечего. Мне стыдно и больно. Это я повел себя как психопат, я, по всем признакам. Но я не хотел, нет! Не хотел.

Потом у нее была целая серия тяжелейших приступов бреда. Она отчаянно бредила, чтобы оставаться в живых. Но смерть – во всем превосходящий противник, непреодолимая сила, форс-мажор. И еще. Я не знал, что Клер не принимала лекарства. Прятала таблетки в кадке с фикусом.

А теперь можете поступить со мной так, как считаете нужным. Сейчас для меня важно лишь одно – чтобы она выжила. Чтобы выкарабкалась.

Нет.

Да.

Да.

Возможно. Возможно, я ее люблю, да… пожалуй, так. Будем называть вещи своими именами. Я ее люблю. Она меня волнует. Мне хочется ее обнять. Я думаю о ней, храню ее в своем сердце, баюкаю в памяти. Она меня влечет и пленяет. Да, я пленник. Я жажду ее видеть. «Любить – значит быть рядом». Нет другой правды. И я хочу быть рядом с ней, врачевать ее раны. Она умеет меня рассмешить, знаете. Я смеялся вместе с ней. Может, она сумасшедшая – в нашем профессиональном смысле. Даже наверняка. Но ведь мы лечим сумасшедших, а они исцеляют нас, верно?

Дорогой Луи!

Прости за это рукописное послание – у меня сейчас нет доступа к компьютеру. Надеюсь, ты разберешь мой почерк.

Меня огорчило твое письмо. Тебе не нравится название романа – ладно, я могу это понять, хоть и совершенно не согласна. Но ты ведь думаешь, что «Сдохни!» будет выглядеть на обложке слишком агрессивно? Грубо, да? Даже несмотря на то, что я добавила в качестве эпиграфа цитату из трагедии Корнеля, написанной александрийским стихом? Как будто я обращаюсь к читателю, говоришь ты, и этот мой оскорбительный посыл его сразу отпугнет? Ясно. Только я не думаю, что читатель принимает какие бы то ни было названия на свой счет, по крайней мере, мне, как читателю, такое и в голову не приходило. Но допустим, с коммерческой точки зрения ты прав – не знаю, обсудим еще раз как-нибудь потом, сейчас это не самое важное. Куда больше меня занимает другое, то, что ты пишешь дальше, – о конъюнктуре в книгоиздании последних лет и о необходимости «быть поосторожнее». Задаешь кучу вопросов. Получается, ты такой же, как все, Луи? Ты боишься. Тебе не нужны проблемы, ты вспоминаешь авторов, которых привлекли к суду вместе с издателями. Ты и сам проиграл два судебных процесса. Обжегшись на молоке, надо бы подуть на воду, считаешь ты.

Прежде всего позволь тебе напомнить, что некоторые процессы ты выиграл. Иногда литература одерживает-таки победы. «Тот факт, что изложенные события были пережиты автором, ничуть не умаляет эстетических достоинств произведения» – это тебя не утешает? А меня вот больше всего удручает, что мой издатель – мой друг – перестал мне доверять. Как ты можешь думать – ты, Луи! – что между вымыслом и реальностью нет никакой дистанции? Или хуже того – что я присвоила услышанную от кого-то историю, своровала чью-то жизнь? Ты что, не знаешь, как пишут романы? Ты же в издательском деле полвека – и не понимаешь, как работают писатели? Мы дружим с тобой двадцать лет, ты прочитал все мои книги – и ты хочешь на всякий случай показать «Сдохни!» своему адвокату? Боишься, что кто-нибудь узнает себя среди персонажей, так? Мы все лишь совладельцы собственной жизни, и это тебя беспокоит? Ты задаешься вопросом, какая именно часть жизни может находиться в общем пользовании? Подозреваешь, что я веду литературный кружок в психушке для того, чтобы позаимствовать трагический опыт какого-нибудь пациента? Я правильно понимаю? Ты мне не доверяешь, поскольку тебе кажется, что у меня нет понятия об этике?

В каком-то смысле ты прав, но не в том, в котором ты думаешь. Я трусиха, вот в чем дело. Мне не хватило духу рассказать правду – голую правду, вытряхнуть шило из мешка. Со мной приключилась банальная история – жалкая история, вот оно, шило, – микрособытие, от которого я чуть не погибла. Мне не хватило смелости, потому что все это было слишком глупо, вульгарно, незначительно, потому что я – писатель и женщина, женщина-писатель – выглядела бы идиоткой, несчастной невротичкой. Вот поэтому ты получил и прочитал рукопись совсем другого романа. Чистый вымысел – ну, почти, – хотя та психиатрическая клиника реально существует и я по-прежнему веду там литературный кружок. Но раз уж ты во мне сомневаешься, и для того, чтобы окончательно успокоить вас обоих, тебя и мэтра Машена, я все-таки расскажу правдивую историю, личную историю, ту, что на самом деле случилась со мной. Тебе, издателю, будет интересно увидеть, как все произошло за кадром, ты поймешь, насколько тесно это связано с самой сутью литературного творчества. «Правдивые признания» – вот как можно назвать то, что последует дальше. И тебе наверняка понравится распознавать меня в печальном персонаже, который я сыграю. Ты будешь втайне наслаждаться, хотя никогда в этом не признаешься; ты даже разволнуешься от удовольствия – я заметила, что вы, геи, обожаете зрелых женщин, клонящихся к упадку; ваши кумиры стареющие суицидницы, красиво умирающие под песню Далиды. Не знаю, что вас в этом так завораживает зеркальный эффект или игра контрастов?