Собиратель рая - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Чижов cтр.№ 27

– Против кого – против нас?

– Против нас… – Боцман замялся: постоянно шедшая в его голове борьба тайных сил добра и зла, то и дело менявшихся местами, во всей запутанности конспирологических связей не поддавалась выражению в слове, и он смотрел на Короля почти умоляюще, надеясь, что сказанного им достаточно, чтобы Король признал его правоту. – Против тех, кто против них…

– Что ты несешь?! – Видя, что Король не спешит защищаться сам, Вика, с покрасневшими от волнения скулами, вступилась за него: – Ты, Боцман, пьян как сапожник! Что вы накинулись все на одного? Король, скажи им…

Король только пожал плечами, словно был уверен, что одного этого движения достаточно, чтобы стряхнуть с себя все обвинения, настолько они беспочвенны.

Но тут Боцмана поддержал Юрчик:

– С дезертирами у нас разговор короткий. По законам военного времени. К стенке, и все дела. И спекулянтов туда же – хоть памятью, хоть чем.

– Так что, Король, скажи спасибо, что у нас сейчас не война. А то бы тебя быстро в расход пустили, – сказала Лера и язвительно добавила: – И даже Вика бы тебя не спасла.

– Война идет всегда. – Боцман ухмыльнулся, но было непохоже, чтобы он шутил. – Не одна, так другая, не горячая, так холодная…

– Ну, раз война, то за победу! – поднял рюмку Карандаш, решив, что пора заканчивать этот разговор.

– За нашу победу! – с радостью поддержала его Вика.

Услышав тост из “Подвига разведчика”, Юрчик воодушевился:

– За героев!

И Лера, впервые за вечер обернувшись к Карандашу, повторила за Юрчиком:

– За героев!

“Так вот кто ей нужен, – думал Карандаш, пытаясь нащупать в Лерином взгляде насмешку и не находя ее. – Какой же из меня герой? Да и Король – разве он герой? Что она в нем нашла героического? Но ведь нашла же что-то…”

За соседним столиком, звонко чокаясь, тоже пили за победу, то ли ЦСКА над “Динамо”, то ли наоборот, за другими громко спорили, переходя уже на крик; шум и гам стоял в кафе, но Лерин внимательный взгляд выключал для Карандаша все посторонние звуки. Он хотел было начать расспрашивать ее про Колина, про ее планы на будущее, собирается ли она к нему и прочее, но почувствовал, что всё это сейчас неважно: Лера умела смотреть в глаза так, что лишние вопросы отпадали сами собой.

Из кафе вывалились гурьбой. Боцман споткнулся о ступеньку и рухнул на землю у выхода, Вика пыталась помочь ему подняться, но он упорно старался встать сам, поскальзывался и падал опять, выкрикивая: “Не всё так просто! Нет-нет! Не так всё просто!” Пока они возились, Лера отошла в сторону и принялась кидаться снежками. Метила она в Короля и Карандаша, но вместо них попала в лицо Юрчику, сбив с него шапку-ушанку. Растерявшись от неожиданного удара, старик не сразу нашел ее в темноте, а найдя, косо нахлобучил на голову и, выругав Леру, заковылял прочь. Прежде чем свернуть за угол, он еще дважды оборачивался и выкрикивал что-то, чего никто не разобрал, но по его перекошенному гневом красному лицу можно было догадаться, что он яростно сокрушался, что нет на них на всех Лаврентия Палыча.

Вслед за Юрчиком куда-то делись Боцман с Викой, и они остались втроем: Карандаш, Лера и Король. Было уже поздно и безлюдно, но не холодно, поэтому они долго бродили по темным улицам, всё никак не могли расстаться. Недавно выпавший снег еще не успели растоптать и смешать с грязью, и он по-разному светился на улицах, на тротуарах и в глухих переулках. Слепил белизной под фарами машин на проезжей части, желтел под фонарями, а у домов отливал падающим из окон разноцветным сиянием. Иногда порывы ветра кидали им в лицо облака снежной пыли с низких крыш ларьков и магазинов. В одном таком внезапно налетевшем облаке, щурясь, но не отворачиваясь, Лера сказала, не обращаясь ни к кому из спутников, как будто сама себе:

– Это мы. Мы – пыль на ветру, – видимо, слова Юрчика запали ей в душу.

Король развел в стороны руки в карманах расстегнутого пальто и со взлетевшими за спиной, как черные крылья, полами стал кружиться на месте в искрящихся снежных завихрениях.

– Я пыль! Я смерч! Я самум! Я ураган!

Лера без улыбки неотрывно смотрела на него, точно ждала, пока он прекратит свое кружение, чтобы спросить о чем-то важном, а Карандаш искоса глядел на нее, и ее профиль с прищуренными глазами в тусклом снежном свете был словно отчеканенным на серебряной монете. Это была какая-то другая, незнакомая ему Лера, вся нацеленная на Короля в стремлении узнать у него то, что не успела понять, пока они были вместе. Но порыв ветра миновал, снежное облако рассеялось, Король остановился и стал застегивать пальто, улыбаясь Карандашу и Лере так, что сразу делалось ясно: о важном его спрашивать бесполезно, да и что у них может быть такого уж на самом деле важного?

– Ну всё, дети мои, я вас покидаю. Мне пора, меня уже давно заждались (дома его ждала мать, и это было тем неотменимо важным, в сравнении с чем всё остальное выглядело пустяками). Провожать не надо, тут до метро два шага. Всё, ауфидерзейн, до следующих встреч в выходные на рынке, а если что – звоните, всегда к вашим услугам, главное, не скучайте…

Король повернулся и зашагал к метро, Карандаш с Лерой остались вдвоем. Он распрощался с ними так внезапно и быстро, что оба почувствовали себя покинутыми. Пока Король был с ними, всё было просто и легко, как будто они знали, куда шли и зачем (хотя в действительности бродили без всякой цели). Теперь же нужно было решать, оставаться им вместе или разъезжаться по домам, а если они все-таки, как обещал Карандашу Лерин взгляд в кафе, будут вместе, то куда ехать, к ней или к нему. Всё это были непростые вопросы, поэтому они оба, оттягивая разговор, смотрели вслед удаляющейся длинной фигуре Короля и каждый ждал, что он еще обернется и махнет им рукой напоследок. Но Король и не подумал обернуться.

– А ты, Карандаш? Тебе не страшно быть пылью на ветру?

То, что в присутствии Короля прозвучало насмешливым повтором чужих слов, немедленно обращенным им в шутку, без него тревожно повисло в воздухе вопросом, заданным не затем, чтобы услышать ответ. Карандаш почувствовал это, пожал плечами:

– А тебе?

– Мне страшно. И в Америку с Колином ехать страшно: там всё чужое, что я там буду делать? И здесь оставаться – тоже: кто его знает, что тут завтра будет? Я так не люблю выбирать… Я люблю, чтобы всё как-нибудь само решалось.

В этих словах Карандаш услышал предложение выбрать за нее и уже с уверенностью произнес:

– Знаешь что, поехали сейчас ко мне. А там разберемся.

Она взяла его за руку, кажется, с благодарностью, что он хоть на время избавил ее от необходимости выбора.

Карандаш, как и Лера, жил с родителями. Они не возражали против того, чтобы он приводил к себе девушек, но он всё равно стеснялся и позволял себе это лишь в самом крайнем и серьезном случае. У двери он предупредил Леру, чтобы говорила шепотом: родители скорее всего уже спят и нужно постараться не разбудить их. Они прошли, не дыша, через темный коридор, но Лера задела вешалку, с нее что-то упало, и в комнате отца зажегся свет. Когда Карандаш включил у себя лампу, вид у Леры был испуганный и виноватый. Он протянул руку ее погладить, но сквозь закрытую дверь донесся отцовский кашель, и он замер. Лера беззвучно засмеялась и стала, складывая пальцы и поднося их ко рту, показывать ему, что ей нужно в туалет. Это был не настоящий язык глухонемых, а немая азбука, которой пользовались в детстве, чтобы, например, подсказывать в школе отвечающему у доски, – Лера помнила ее до сих пор. Карандаш проводил ее, заглянул к отцу: тот уже выключил свет, но, конечно, еще не спал, вся темнота его комнаты прислушивалась. Лера вернулась, они еще немного заговорщицки поперешептывались, и чем обыкновеннее были слова, тем многозначительнее звучали они, произнесенные шепотом; чем глуше был этот шепот, тем красноречивее вырастали Лерины глаза, преувеличивая таинственность и смеясь над ней. Они старались двигаться как можно тише, но от этого каждый случайный звук раздавался еще громче. Оставалось только поскорее лечь в постель. Дальше слова были уже не нужны, но вынужденная игра в соблюдение тишины продолжалась, и Карандаш прикрывал Лере рот рукой, чтобы она, забывшись, не застонала или не вскрикнула. Он видел, как дрожат ее губы, удерживая рвущийся наружу крик, как распирает ее изнутри этим бьющимся взаперти криком, от которого корчится в конвульсиях ее худое тело…