За их столом витийствовал Юрчик, бывший при Короле кем-то вроде шута. Полжизни он проработал официантом в ресторане “Арагви” и теперь при каждом удобном случае пускался в воспоминания о знаменитых людях, которых там повидал.
– Да ты знаешь, что вот так, как тебя, я самого Лаврентия Палыча видел?! Самому Лаврентию Палычу в его отдельном кабинете стол накрывал! – Юрчик обращался ко всем, но больше всего к Вике, уловив в ее широком лице и распахнутых глазах наибольшую готовность к восхищению. – Ты хоть знаешь, что у него собственный кабинет у нас в “Арагви” был? А, ничего ты не знаешь! Что вы вообще можете знать?!
– Кое-что знаем… – произнес Боцман, глядя Юрчику в плечо. – Например, то, что Берия был двойным агентом, завербованным английской и мусаватистской разведками.
Юрчик задохнулся от возмущения, сквозь седую щетину на тощем лице проступил малиновый румянец.
– Сам ты двойной агент! Лаврентий Палыч был кристальный человек! Кристальнейший! А какие чаевые оставлял! Щедрее его никого не было! Его оклеветали! Оболгали! Всех оболгали! Э, да что вам объяснять!
Юрчик поник, съежился, шмыгнул носом, и сетка мелких морщин у него под глазами вдруг заблестела от слез. Он отвернулся, чтобы скрыть их, достал из кармана грязную мятую тряпку и стал вытирать ею лицо. Потом громко в нее высморкался, шумно, со всхлипом, втянул воздух и высморкался опять, продолжая бормотать между сморканьями:
– Всё, всех оболгали!
Сердобольная Вика протянула ему свой чистый носовой платок, Юрчик сперва, дернувшись всем телом, оттолкнул ее руку, но потом передумал и взял, слегка успокоившись. Тут принесли заказанную водку, он налил себе рюмку, быстро, ни на кого не глядя, выпил и принялся обеими руками тереть взмокшее, раскрасневшееся лицо, точно надеялся стереть с него морщины, дряблую кожу, всю уродливую и жалкую маску старости, под которой, если ему это удастся, откроется его прежнее лицо, свежее и молодое. Он легко расстраивался, но так же быстро утешался и уже через несколько минут, порозовевший, весь сияющий, воодушевился вновь:
– Какие были люди! Кого я только не обслуживал! Космонавтов, спортсменов, актеров, академиков! Гагарину наливал, Титову наливал, братьям Старостиным наливал! Генералы приходили – им коньяка, отборного, армянского, футболистам или актерам – нашу, беленькую, а если актрисы или, там, балерины из Большого – им шампанского. Высоцкого на своем горбу из-за стола до такси тащить пришлось! Да разве одного его?!
Загибая пальцы на левой руке (правая цепко держала рюмку), Юрчик принялся перечислять заходивших в “Арагви” великих людей, гордость страны и эпохи, которых повидал и такими, и сякими, и трезвыми, в ореоле славы, удачи, величия, и в стельку, не вяжущими лыка, так что он ощущал себя даже не на равных с ними, а ответственным за них, а вместе с ними и за всю страну. Эту ответственность за страну он полностью осознал, правда, только теперь и после третьей или четвертой рюмки преисполнялся ею так, что расправлял плечи, вытягивал шею, задирал небритый подбородок, кажется, даже вырастал в размерах, обретя былую осанку, до того величественную, точно был не официантом, а по крайней мере метрдотелем. Точно не он обслуживал завсегдатаев “Арагви”, а они его (возможно, в его подправленном прошедшем временем воображении так оно и было; во всяком случае, знаменитости с готовностью принимали его в свой круг, возвышая над миром простых смертных). Собрав пальцы левой руки в кулак, Юрчик потряс им над головой:
– Какие были люди! Герои! Каждый – памятник! Где теперь такие?! Скурвились все! Ушла порода! Космонавтов никто знать не знает, про ученых я уж и не говорю, все давно на Западе. Артисты – в рекламе, футболисты меньше, чем за миллион, на поле не выйдут, а лучше б и вообще не выходили: смотреть стыдно! Измельчали все, одна халтура кругом, лишь бы – лишь бы быстрей-быстрей урвать кусок – и к себе в норку…
– Вот и я говорю… – подтвердил, качнув тяжелой головой, Боцман, но Юрчик не простил ему “двойного агента”:
– Что ты там говоришь?! Откуда тебе знать?! Я вот тут на днях чай купил – “тот самый чай” на пачке написано, индийский со слоником, так его пить невозможно, трава с опилками! Всё “то же самое” – и всё обман! А вам откуда знать, какой настоящий чай был?! Вы его вообще никогда не пробовали! Выросли на одних подделках и ничего, кроме подделок, отродясь не видели!
– Всё так, Юрчик, – согласился Король. – Всякое настоящее – ненастоящее. Настоящее – одно только прошлое. Только ты, когда говоришь, плюйся, пожалуйста, поменьше. Или рот, что ли, как-нибудь прикрывай. – Король слегка отодвинулся и небрежно вытер обращенную к Юрчику щеку
– А я, между прочим, тебе не Юрчик! Меня, между прочим, Лаврентий Палыч Юрием называл! А для вас я вообще Юрий Петрович! – Старик, похоже, разошелся не на шутку. – Кто вы вообще такие? Что от вас останется? Никто и ничто! Пыль на ветру – вот кто вы! Пыль! – Оглядел свысока всех за столом, задержался взглядом на Вике и решил смягчить приговор. – Я не о вас конкретно, а обо всех вообще нынешних. И не ваша в том вина, время такое – пыльное.
– Может, лучше быть пылью на ветру, – необязательным тоном, чтобы не раздражать дальше старика, произнес Король, – чем лагерной пылью? Ты так не считаешь?
– Эх, Лаврентия Палыча на тебя нет! – с сожалением сказал Юрчик. – Он бы вывел тебя на чистую воду! Он бы в два счета разобрался, что ты за король за такой. Мы здесь со всеми королями в семнадцатом году покончили! А то король нашелся…
– Вот-вот! – Лера подалась вперед, положив локти на стол, и насмешливо прищурилась. – Лаврентий Палыч бы тебя расколол – на какую ты разведку работаешь!
– О чем ты, Лера? Какая разведка? – Король расплылся в самой широкой, самой искренней шпионской улыбке. – Я ж как все… я же простой, советский…
– А мы и без Лаврентия Палыча разберемся. – Боцман поднял клонившуюся книзу тяжелую голову, и сидевший рядом с ним Карандаш заметил, что он уже основательно пьян и, в отличие от Леры, серьезен. – Я и без Лаврентия Палыча тебя раскусил. Я давно понял, кто ты. Ты спекулянт памятью! Торговец ностальгией! Ты делаешь деньги из времени – а это ведь почти то же самое, что на чуме или холере зарабатывать. Даже от СПИДа, говорят, можно вылечиться, а от времени… – Боцман безнадежно покачал головой и поднятым кверху указательным пальцем, —.. нет, никак не вылечишься! И еще я про тебя понял… – Боцман угрожающе замолчал, давая возможность Королю ответить, но тот только насмешливо глядел на него, очевидно почуяв, что у Боцмана против него накопилось и надо дать ему выговориться. – Я понял, что ты дезертир! Со всех фронтов и из всех армий! С виду-то ты и за тех, и за других, и за них, и за нас, а на самом деле не за них и не за нас, всегда готов и тех и других предать! Надо выбрать свою сторону, надо наконец определиться, а ты уходишь от выбора, ты всегда ускользаешь…
– А я вот что-то перестаю тебя понимать, – сказал Король. – За кого я за них?
Боцман поглядел на Короля оторопело и мутно, отказываясь верить в его непонимание:
– За них, которые против нас.