Украденный горизонт. Правда русской неволи - читать онлайн книгу. Автор: Борис Земцов cтр.№ 14

Видел перед смертью Никиту Костина и Шурка, что из обиженных. Мыл он в ту ночь отрядный сортир. Мыл, как положено, не жалея хлорки. Закончив работу, вышел в локалку продышаться. Стоял на отведённом для обиженных пятачке. Жадно хватал такой вкусный после хлорной едкой гадости воздух.

Отрядная курилка от него в метрах пяти была.

Потому так отчётливо видел Шурка, как вошёл туда Никита Костин, как курил, стоя, как всматривался куда-то вверх, как опустился потом на скамейку. Так же немного позже отчётливо видел, как поднялось над присевшим арестантом небольшое, с голову ребёнка, белое, чуть светящееся, очень красивое облако. Видел, как повисело это облако несколько секунд в метре над арестантской шапкой и неспешно ушло вверх, туда, куда совсем недавно всматривался Никита Костин.

Видел всё это обиженный Шурка ясно и чётко.

Объяснений увиденному не искал. У обиженных в лагере забот и без того хватает.

По той же причине никому про то, что видел, не говорил.

Да и кто бы ему поверил?

Они всё-таки пришли…

Ко мне.

Точнее, на меня.

Может быть, даже, за мной…

Не сказать, что они застали меня врасплох, что я встретил их с опущенными руками, с парализованной волей.

Тем более, не сказать, что их приход выбил меня из колеи, разрушил уклад жизни, который я сам же и сформулировал, чем уже почти гордился.

И всё-таки я не ожидал их появления.

Они — это вши!

Вечные постояльцы российских тюрем.

Вечные «заклятые друзья» российских арестантов.

Вечные символы беды и российской несвободы.

Знаю, что им посвящена не одна монография с историческими экскурсами, с научными обобщениями, с добротными иллюстрациями. Когда выйду на свободу, ни одну из этих книг я даже в руки не возьму.

Не только по причине отвращения и брезгливости, будто в их переплётах и между страницами копошатся те, о ком эти книги написаны. Просто я уверен, что в любой из этих монографий непременно присутствует абзац, где бесстыдно наврано, будто в нашей стране, благодаря успехам социалистического или демократического строительства (в зависимости от года издания), вши, как наследие проклятого прошлого, почти полностью побеждены.

Для меня это «почти» три дня назад обернулось рыжеватым, размером со спичечную головку пятнышком на левой руке, на внешней стороне, чуть выше запястья.

Лежал, читал, — и вдруг увидел это пятнышко. «Что за фигня?» — подумал, ведь руки после обеда всего час назад мыл более чем основательно.

И вообще, здесь, в тюрьме, руки я мою куда чаще и куда старательнее (вот, появилась в последнее время такая потребность), чем на воле.

Откуда пятнышко?

Конечно, я потрогал его пальцами другой руки. Оно не растёрлось, не уменьшило своих, и без того невеликих, контуров.

Конечно, я ковырнул его ногтём. Потом приблизил руку к глазам. Приблизил, и… сразу отдёрнул: пятнышко оказалось вполне… одушевлённым. Какой-то пучок чуть шевелящихся, угловатых, рыжих проволочек. На касания моего ногтя этот пучок почти не реагировал — слегка отмахивался своими проволочками, но от руки не отцеплялся.

Я сразу всё понял…

Даром что ли, до того, как после приговора попал в Бутырку, шесть месяцев, пока шло следствие, просидел в «пятёрке» ^[9].

Там, в общей «хате» ^[10] периодически имели место попытки высадки «вшивого десанта», но здоровыми силами населения «хаты» любая из этих попыток безжалостно подавлялась. Обитателя камеры, на теле, в одежде или в постели которого обнаруживались эти насекомые (в «пятёрке» их называли «парашютистами»), сразу брали в оборот.

Во-первых, рекомендовали (по сути, заставляли) обрить голову и все прочие, наделённые волосами, части тела. Во-вторых, обязывали кипятить в концентрированном растворе стирального порошка с добавлением хлорки все вещи. Если эти меры не давали результатов, их повторяли, иногда по нескольку раз.

Бывало, и это не помогало.

Тогда в известность ставились «мусора» ^[11]. По их распоряжению уже для всего населения камеры устраивалась «прожарка» — сказать проще, арестанты сдавали свои вещи в специальное помещение с очень высокой, призванной убить всякую заразу, температурой.

Последняя мера была по-настоящему крайней, и для нас вовсе нежелательной, ибо тряпки из «прожарки» возвращались часто сырыми, обувь к дальнейшей носке непригодной. К тому же часть вещей, разумеется, поновей и подороже, просто пропадала. Так что в борьбе с «парашютистами» мы имели все основания стараться обходиться исключительно собственными силами.

Но так было в «пятёрке»… В общей «хате» с деревянными полусгнившими полами, где количество обитателей колеблется от двенадцати до тридцати человек, где каждую неделю кто-то уходил на этап, а кого-то доставляли с воли, в том числе из «бомжиных» берлог, из квартир, давно превратившихся в притоны, просто с вокзалов.

А здесь, в Бутырке… На большом «спецу» ^[9]… В камере с полами из керамической плитки, где всего три постояльца, и состав этот не меняется несколько месяцев! Где вшиво-санитарная логика?

Будто подчеркивая саму несуразность упоминания в этой ситуации какой-то логики, ржавый комочек на моей левой руке продолжал жить своей жизнью, вяло жестикулируя конечностями-проволочками. Я всё-таки исхитрился отцепить его от кожи, зажать между ногтями пальцев обоих рук, с силой сдавить эти ногти. Последовал ^[12] сухой щелчок. Мне показалось, что я увидел, как выстрелила в сторону лишь микроскопическая капелька какой-то мутной жидкости.

«На вшивом фронте — первая победа!», — кисло пошутил я про себя.

Всё-таки я надеялся, что обнаруженный и казнённый мной «парашютист» — отчаянный разведчик, «нелегалом» прибывший в камеру на чьей-нибудь одежде, и до поры-до времени хоронившийся в недрах тюремного матраса, которые всегда имеют немало дыр, ибо вечно используются арестантами для хранения «запретов» ^[13].