– Должен сказать, что ты постарел, – сказал он. – На улице я тебя ни за что бы не узнал.
– А ты меня не узнавал. И не раз… не будем об этом.
– Возможно…гм… вполне возможно. Годы! Возраст, посуди сам.
– О душе сожалею.
– О, не стоит. Слишком затянулась моя старость. Поверь мне, Юлий.
– Как и моя молодость.
– Не сравнивай. Долгими бывают лишь вечера.
– И чтобы приблизить их конец, ты носишь свои очки?
– Как погляжу, тебе они не дают покоя.
– Покоя мне не даёт их цвет. Чёрный? Серый? Ты коптил их долгими вечерами на керосиновой лампе? Ты наблюдал солнечное затмение? Увлечение астрономией?
– Бутылочно-зелёные, – с достоинством ответил он. – Цвета пивной бутылки с прозеленью. Старьё, сейчас таких не производят. Увы!
– Ручная работа.
– Вот именно. Я могу позволить себе…
– Но послушай! – сказал я. – Можешь ли ты себе позволить снять их на минуту?
– Вот оно что!.. Какая в этом необходимость?
– Одолжение! Одно маленькое одолжение в услугу за то, что я слушал тебя не прерывая и чуть от скуки не умер.
– Одолжение? – переспросил он. – Разумеется, нет. От скуки не умирают.
– Ты боишься? Ну да, ты боишься…
– Чего?! – улыбнулся он, открывая рот с почерневшими корешками зубов. – Мне уже скучно бояться. Но ежели ты настаиваешь, я могу, конечно, снять. Пожалуйста!..
Он снял очки и завертел ими в пальцах, потом положил осторожно на стол, а на меня уставился спокойный, выцветший и такой же, как вода по утрам осенью, глаз. Герцог смотрел с заметным усилием, и я подумал, что если мне и суждено верить во что-то или кому-то, то пускай это будет его глаз.
– Ну вот, ты удовлетворён? – проговорил он, растирая пальцами переносицу. – Вот тебе мой глаз. И что ты в нём прочёл? Ответь.
– Ничего! – бездумно и радостно вырвалось у меня.
– То-то… Отрадно, – произнёс он. – Думаю, что и бессмертие вряд ли что прочтёт в нём, а вечность и подавно. Ха-ха-ха! Как ни любопытны они, но поживиться этой парочке тут нечем.
66
Не успел он закончить и высморкаться по обыкновению в рукав, как от стены отделилась широкая мясистая тень, в которой я без труда узнал Рудольфа. Он несмело шагнул к столу, за которым сидели мы, потихоньку распивая вино, и внезапно бухнулся на колени, воскликнув при этом прерывистым задушенным голосом:
– Ваше Превосходительство! Ваше Величество!
– Рудольф! Ты несносен! – выкрикнул я. – И тебе не стыдно шпионить?
Но он не обращал на меня внимания, он прочно стоял на полу, образуя жирную короткую тень.
– Ваше… – начал он было опять вдохновенно, но тактично умолк.
– Кто это? – изумлённо спросил Герцог. – Что ему нужно?
– Он писатель, – пояснил я, – знаток судеб и повелитель социальных стихий, мифолог и кладбищенский косметолог…
И я вкратце, привстав с места, на ухо Герцогу рассказал Рудольфову повесть.
– Но что ему тут нужно, неизвестно, – закончил я свой рассказ.
– Подымись, подымись, чего карликом придуриваешься, – обратился затем к нему, и Рудольф поднялся на ноги, хотя с места не сошёл, считая, очевидно, что так будет благопристойней, смиренней, почтительней, пикантней. О Рудольф, о рана моей души!
– Нда… – в раздумье произнёс Герцог. – Они всегда были убогие, бедные, шакалы, вот с такими клыками! Говори, чего помалкиваешь? – спросил он сухо Рудольфа, – Говори, говори…
– Я хотел бы узнать, – ответил тот тем же внутренним значительным голосом, каким обыкновенно читают стихи подозрительные поэты, – узнать о…
– Что, милый, что узнать? – расхохотался Герцог. – Узн… уз… хо-хо… узнать-таки!
– Мне нужно знать, – напрягая рельеф жил на шее, повторил Рудольф, но я прервал его.
– Истину, – подсказал. – Ему необходимо знать истину.
– Ах, истину! – всплеснул руками Герцог. – Так ведь это несложно, – Герцог закашлялся.
– Простите, но так получилось, что я как бы… ну, здесь оказался, и невольно слушал вас, и… – Рудольф запнулся, опустив глаза долу. – И нашёл, что…
– Ах, истину! Почемуже вы раньше не сказали, – Герцог напялил очки и устроил их поудобней на переносице. – Я, понимаете ли, вначале не расслышал из-за кашля – аллергия в мои годы мучительна… Истина, выходит так?
– Да, – скромно отозвался Рудольф.
– И чтобы понятней? Как-нибудь на двух пальцах, на примере, так сказать, истории… Да? Хотя, погодите, мы с вами вроде виделись, встречались? Нет?
– Не знаю. Не припоминаю, – в нетерпении проговорил Рудольф.
– Да, да… – прищурился Герцог, разглядывая Рудольфа. – Несомненно, вы. Кто же иной! Звать вас Гриша, на кладбищах промышляли? Там и виделись, – облегчённо вздохнул Герцог. – Конечно, конечно, встречались, пели соловьи, цвели розы.
– Он сочиняет обо мне роман, – вставил я зловеще.
– А что?! Похвально. Знаете, друг мой, писать романы не так легко. Да, не так легко, как думают некоторые. Достойное серьезное занятие. Мужское дело.
– О да! – подхватил благодарно Рудольф. – Но сколько хлопот, волнений!
– А восторги! – продолжил Герцог. – А время урожая, сбора плодов.
– Труд, конечно, как в каменоломнях, – не унимался Рудольф.
– Притом, каждый заслуживает, чтобы о нём было сказано – не забудьте…
– Поразительно, этими словами я хотел начать первую часть!
– Этими словами не следует её начинать. И вторую часть не следует, а паче чаяния, будет третья – и третью тоже не следует. Так уж когда-то было начато… И пейте вино. Подходите, пейте вино, не стесняйтесь, вина вдоволь. Мы, так сказать, старые солдаты богемы и нам не привыкать к новым лицам. Разве я не прав, Юлий?
– Не то слово.
– Пейте, молодой человек, запрокиньте голову, не щадите костюма. Не каждый может похвалиться тем, что пьёт в такой час вино. Нынче с этим проблема. Но не для старых солдат богемы. Вы ведь тоже в некотором роде, да?
– С удовольствием. Правда, прежде я хотел бы спросить вас…
– Да нет, не надо! – раздосадовано махнул рукой герцог. – Какое там спросить. Вместо того, чтобы спрашивать, прочтите лучше какой-нибудь отрывок, занимательный эпизод. Вино, поэзия, ночь… Трудно представить, но факт. Восток, ветер. Юность. Ну же, смелее! Надеюсь, вы не испытываете недостатка в темах? У вас, бесспорно, упругий, хлёсткий, лаконичный стиль, и метафоры скачут, словно черти из табакерки. Да, важная штука эта метафора, своенравная, знаете ли, штучка. Однако, согласитесь, ещё прелестней, когда она вплетена в коварно простой сюжет… всякие там фокусы-покусы со временем, философские реминисценции, сквозь призму вчера на будущее… Но, прошу прощения – итак, слушаем.