Искусство легких касаний - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пелевин cтр.№ 39

По дороге в гостиницу Голгофский замечает за собой слежку – но не придает ей особого значения. Ему не до этого – он балансирует на краю грандиозной догадки. Когда он входит в свой номер, догадка эта превращается в уверенность.

Голгофский находит телефон Солкинда и звонит египтологу. В Москве уже ночь, но тот еще не спит.

Они обмениваются любезностями; Голгофский спрашивает, как продвигаются работы. Солкинд в хорошем настроении: течь в крыше погребальной камеры заделали; в комнату с утварью вчера спустили новенький «Харлей», на котором ученый будет гонять по просторам вечности.

– Вы достаточно молоды, – говорит Солкинд, – у вас есть еще время подготовиться к неизбежному. Я готов помочь вам советом и делом. Не тяните, друг мой, жизнь человека хрупка и непредсказуема.

Голгофский обещает подумать и просит разрешения задать вопрос.

– Я весь внимание, – говорит Солкинд.

– Помните, вы рассказывали про магический жезл, работающий на энергии «ка»?

– Помню, – отвечает Солкинд, – и что?

– Скажите, а египетские жрецы осуществляли свои процедуры с подобными жезлами в бодрствующем состоянии? Или, может быть, в каком-то подобии транса? Или сна?

– Отличный вопрос, – смеется Солкинд. – Вы попали в десятку. Самые сложные из своих процедур египетские маги осуществляли не вполне наяву. Но и не просто во сне. Они действовали в особом состоянии, которое сегодня называют «lucid dream». Или «осознанное сновидение».

– Откуда это вам известно? – спрашивает Голгофский.

– Сохранилось много папирусов и надписей. У египтян, например, существовала особая техника проводов умершего, когда жрец ложился спать в одной камере со свежезапечатанным саркофагом. Естественно, он не просто спал, а входил в lucid dream. И только после того, как дух усопшего удавалось направить в нужную сторону, жрец уходил и гробницу закрывали…

– Насколько подобное было распространено? – спрашивает Голгофский.

– Это было самым обычным делом, – отвечает Солкинд. – Сон считался особым коммуникационным пространством, где можно напрямую общаться с богами. Для этого существовали специальные «спальные катакомбы» при храмах. Можно было даже пригласить божество вселиться в спящего мага. Сон, особенно контролируемый, служил как бы трамплином к высшим уровням магии.

– Значит, – говорит Голгофский, – «Поля времени» тоже…

– Да-да, все магические инкрустации ноосферы, до сих пор доступные восприятию на Синае, были оставлены магами и жрецами, действовавшими в особом сноподобном трансе. На этот счет никаких сомнений. Другое дело, что сегодня мы уже не можем точно установить, стояла за этим какая-то фармакология или нет…

Распрощавшись с египтологом, Голгофский думает всю ночь. После разговора с Солкиндом у него практически нет сомнений, что «сон Разума», который так пронзительно и точно изобразил Гойя, относился к тому же классу оккультно-магических процедур, что и египетские практики. Он садится за крохотный столик в гостиничном номере и, по французскому обычаю, начинает писать на салфетках.

Голгофский находит доказательство на офорте Гойи.

На офорте Гойи, однако, нет никаких монстров – только спящий адепт и служащие ему архонты, символически представленные знакомыми элементами фауны.

Так что же за чудовищ порождает этот сон? Вспышка откровения – и Голгофский отвечает сам себе:

Но почему все-таки Гойя не изобразил обещанных чудищ?

Голгофский понимает и это.

Ослепительная ночь.

***

На следующий день Голгофский рассказывает Дави о своем инсайте, о «Полях времени» и о древнеегипетских сновидческих практиках.

– «Сон Разума» имеет ту же природу, ведь так?

Дави впечатлен. Теперь он не связан обязательствами и может рассказать все, что знает о методах создания химер.

– Конкретная техника могла меняться от ложи к ложе, – говорит он, – но общий ее принцип среди адептов Разума оставался тем же. Сначала Разуму приносилась жертва. Это мог быть черный козел или черный петух…

– Почему непременно черный?

– Предпочтение этой масти, видимо, пришло из средневековых колдовских ритуалов. Но это могло быть любое животное какой угодно раскраски – и, разумеется, человек. Самое интересное, что смерть жертвы не была обязательной. Я позволю себе обратиться к теме, которую знаю лучше всего…

Дави кивает на бюст де Сада, стоящий на каминной полке.

– Маркиз де Сад был много кем, но не убийцей. Сегодня мы назвали бы его исследователем-экспериментатором, пытающимся использовать энергию физического страдания. Вы упоминали о татуировках ноосферы – в этом де Сад добился заметного успеха. Его имя вытатуировано в нашей памяти навсегда.

Дави с воодушевлением рассказывает о мятежном маркизе. Голгофский снова делает пометки на салфетке, взятой с буфета. Видимо, дорожа этим touche parisienne ^[7], Голгофский воспроизводит в романе свой салфеточный конспект целиком: