Елизавета Петровна - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 45

Начало похода было назначено на первый день февраля, то есть за полтора-два месяца до распутицы. Преодолеть расстояние от Немана до Рейна за столь короткий срок нереально. Елизавета Петровна умышленно притормаживала половодьем и дорожной грязью шествие своих войск, чтобы французы на конгрессе в Аахене имели в запасе шесть — восемь недель и спокойно, без суеты обсудили с англичанами, голландцами и австрийцами ничейный вариант, который устроил бы всех. Ее расчет опирался на четыре года внимательного изучения версальского двора, окружавших короля группировок и фигур. Генрих Гросс, прилагая к каждой реляции «Ведомости из Парижа» (хронику политических новостей), вряд ли подозревал, насколько это важно для государыни. Между тем «газета» Гросса доносила до царицы то, о чем умалчивали печатные французские и иные официозы, выписываемые Иностранной коллегией. А всё вместе — газеты, депеши, посольские ноты — помогало Елизавете Петровне ответить на принципиальный вопрос: есть ли возле Людовика XV личность, мыслящая неординарно, которой не составит труда восполнить дефицит материального ресурса интеллектуальным?

Наблюдая за министерской чехардой, от которой лихорадило Версаль после смерти Флёри, императрица пришла к выводу, что такой фигуры рядом с королем нет, а посему некому помешать мягкому русскому дирижированию европейским концертом. Увы, она ошиблась — по причине скудости информации. Хотя Гросс и доносил в Петербург о «приумножении» кредита королевской любовницы маркизы де Помпадур, о ее влиянии на судьбы министров, о том, что «часто в ея апартаменте министры королевские с Его Величеством о делах трактуют» (депеша от 15 марта 1747 года), в корреспонденции посланника не упоминались факты политических консультаций короля с фавориткой. Оттого понять политический статус метрессы французского монарха его российской «сестре» было крайне сложно.

Заметим, история возвышения Жанны Антуанетты Пуассон двусмысленна. Не подлежит сомнению, что она стремилась к одному — стать официальной любовницей короля, для чего обвенчалась в марте 1741 года с Шарлем Гийомом Ленорманом д’Этиолем, племянником богатого откупщика, добилась признания в аристократических и литературных салонах Парижа, обратила на себя внимание ближайшего окружения Людовика XV — от герцога Ришелье до камердинера дофина Жоржа Рене Бине. Наконец, в феврале 1745 года на череде балов-маскарадов в Версале и Париже по случаю свадьбы дофина красавица при содействии новых друзей достигла цели: король познакомился с ней, быстро увлекся и по окончании торжеств не пожелал расстаться.

Примечательно поведение госпожи Этиоль, с лета 1745 года маркизы де Помпадур, в первые три года ее фавора. Она была неизменно лояльна к любимцам короля — сначала к графу д’Аржансону, затем к Морицу Саксонскому: первому помогла избавиться от слишком самостоятельного генерального контролера финансов Филибера Орри, для второго устроила брак его племянницы принцессы Марии Жозефы Саксонской с овдовевшим летом 1746 года дофином Франции (декларирован в Фонтенбло 15 ноября 1746 года, совершен в Версале 29 января 1747-го). Метресса никогда на публике не подвергала сомнению официальный королевский курс, хотя есть основания подозревать, что наедине с Людовиком XV высказывала собственную точу зрения и на опрометчивую переброску д’Аржансоном войск из Фландрии в Дюнкерк и Кале поздней осенью 1745 года, и на шаблонное подражание Фридриху II в конфликте с Голландией весной 1747-го по инициативе Морица Саксонского.

Монарх ценил верность, солидарность маркизы с его нередко неудачными решениями, деликатность и ненавязчивость рекомендаций, выгодно отличавшие ее от предшественницы — Марии Анны де Майи-Нейль, герцогини Шатору, а также оригинальность и широту мышления 25-летней возлюбленной. То, что она обладала сильным влиянием на короля, стало ясно в августе 1747 года, когда граф д’Аржансон, раздраженный возвышением де Сакса и отставкой старшего брата с поста министра иностранных дел, воспользовался одиночеством короля, находившегося при армии (маркиза ожидала окончания кампании в Шуази), и попробовал увлечь его юной женой герцога Шартрского Луизой Генриеттой де Бурбон. Эта интрижка длилась недели две и к появлению новой фаворитки не привела.

Двенадцатого сентября Людовик XV покинул армию, спустя три дня вернулся в Версаль. В октябре двор переехал в Фонтенбло. Там-то в первой декаде ноября все и узнали, что в Санкт-Петербурге вот-вот будет подписана конвенция об отправке на запад континента тридцатитысячного русского корпуса. Новость сводила на нет планы маршала де Сакса по покорению Голландии в 1748 году, принуждая во избежание военного разгрома поторопиться с заключением почетного мира с Австрией, Англией и Голландией. Спасти Францию могла только политическая хитрость. 8 ноября король, оставив Фонтенбло, в сопровождении маркизы де Помпадур и небольшой свиты уединился в Шуази, где под предлогом болезни фаворитки задержался почти на две недели. А по возвращении в Версаль устроил странную церемонию: придворные в полном составе, начиная с принцев крови, по очереди поздравили маркизу с выздоровлением, словно перед ними стоял по меньшей мере член королевской фамилии.

Похоже, затворничество в Шуази потребовалось Людовику для осмысления вместе с преданной подругой новой ситуации, сулившей Франции поражение в войне и утрату лидирующих позиций в Европе из-за неминуемого вмешательства в конфликт «дикой России». В итоге король рискнул целиком положиться на фаворитку, предоставив ей полный карт-бланш, что и подчеркнул символически торжественный акт в Версале. С конца ноября маркиза изучала Россию и ее государыню: читала описания путешественников, отчеты дипломатов, беседовала с теми, кто посещал далекую империю, и, естественно, обратила внимание на то, что города в России сплошь деревянные. Уязвимое место русской императрицы маркиза обнаружила благодаря скандалу с Шетарди. Высылка посла из России за нелестные отзывы о царице в приватной переписке свидетельствовала об эмоциональности и взбалмошности Елизаветы Петровны, на то же намекали и иные источники — от депеш преемника Шетарди Луи д’Альона до перехваченной разведкой иностранной дипломатической и частной корреспонденции .

К новогодним праздникам мадам де Помпадур придумала два малозатратных проекта по срыву марша русского корпуса по Европе. Первый — диверсионный: заслать в Россию через Польшу несколько групп поджигателей, чтобы посредством сожжения ряда знаковых мест, например Москвы и Глухова, посеять среди жителей панику, для погашения которой придется вернуть отправленный к Рейну контингент. Второй — дипломатический: на мирных конференциях в Аахене, намеченных на весну, спровоцировать спонсоров русского похода — Англию и Голландию — к выпаду в адрес русско-австрийского союза, столь близкого сердцу императрицы Елизаветы, и пусть та в гневе велит русскому корпусу возвратиться домой. Детонатором праведного негодования предстояло стать прусскому королю, который изрядно настроил против себя и русскую монархиню, и австрийскую. Эти проекты дополнил третий, военный, разработанный маршалом де Саксом: попытаться до конца мая овладеть Маастрихтом, после чего наступлением на Утрехт и Гаагу принудить Голландию к капитуляции.

Начать решили с диверсионной акции. Причем координировалась она не военным ведомством (П. М. д’Аржансоном), а, очевидно, военной администрацией Фландрии, подконтрольной Морицу Саксонскому. Именно оттуда, из Намюра, 15 января 1748 года маршал В. Левендаль отправил с рекомендательным письмом к примасу Польши К. Шембеку двух подозрительных французов, а в действительности курляндца Ранненкампфа и поляка Стричевского. В первой декаде марта они достигли Варшавы, после чего выехали в сторону Стенжицы и Лукова, якобы для покупки лошадей то ли для французской армии, то ли для принца Нассау-Саарбрюкенского. Российский резидент Иван Ржичевский зафиксировал их проезд, особенно заинтересовавшись «французом» из Курляндии. Проведав о том, Ранненкампф уже в конце марта возвратился в Варшаву и нанес визит Ржичевскому, чтобы не вызвать подозрений. А вот Стричевский, никем не одернутый, продолжил путь.