Елизавета Петровна - читать онлайн книгу. Автор: Константин Писаренко cтр.№ 48

Принято считать, что речь шла лишь об истории царствования Петра Великого. Между тем А. И. Ушаков, арестовавший Крёкшина в июне 1743 года по навету цалмейстера Елагина, обнаружил в изъятых бумагах записи, свидетельствовавшие о том, что автор собирался осветить «бытие народа российского» «от Потопа» до дней Петра Великого. Другой вопрос, насколько объемным задумывалось «предисловие» к деяниям основателя империи. Крёкшину явно хотелось ограничиться Петровской эпохой, но… по просьбе Разумовского надлежало существенно расширить хронологические рамки. К сожалению, Петр Никифорович высочайших ожиданий не оправдал. Комиссар умел излагать материал живо, выстраивал интригующие сюжетные композиции, но не мог обойтись без вымысла и чрезмерного пафоса.

Кстати, и в Тайной канцелярии Крёкшин очутился благодаря слишком буйной фантазии. Размышляя над пролетом кометы 1742 года, он набросал «прогностическое писмо», предвещая России победу в войне со Швецией и присоединение Финляндии. В пророчестве упоминалось Святое Писание, причем, на взгляд посторонних читателей, «непристойно». Один из них, Елагин, проинформировал о том соответствующий орган. Шеф оного, Ушаков, мало что поняв в заумных сентенциях, переадресовал разбор «тетрадей» Сенату, Сенат запросил мнение Синода, а тот окрестил «толкования» историка «бреднями». В общем, оскандалился приятель Нартова изрядно. Хотя он и просидел под караулом меньше двух месяцев (в крепости, затем в здании Двенадцати коллегий и по месту жительства), зато императрицу разочаровал навсегда. Безусловно, ей доложили о чудаковатом прорицателе, пишущем русскую историю «от 25-го лета царства Невродова», чьи верные князья Ассур, Мид и Мосох создали три новых царства — Ассирийское, Мидийское и… Московское.

Шанс удостоиться звания придворного историографа Крёкшин упустил. Впрочем, ему не возбранялось сосредоточиться исключительно на любимой теме — царствовании Петра I — и довести до конца замысел 45-томного жизнеописания великого государя (том о детстве до 1682 года и по тому на каждый год правления), чем он и занялся . А на престижную вакансию отныне претендовали Герард Фридрих Миллер и Василий Никитич Татищев. Оба были хорошо известны Елизавете Петровне. Татищев — соратник Петра Великого, сторонник воцарения Анны Иоанновны, поборник развития казенной металлургии на Урале, инициатор изучения российских рукописных древностей. Миллер же привлек к себе внимание будущей императрицы в 1732 году — чем именно, не вполне ясно, только цесаревна не поленилась помочь молодому ученому попасть в академический отряд Второй Камчатской экспедиции, о чем собиратель сибирских реликвий впоследствии сообщил одному из своих корреспондентов.

Девятнадцатого июня 1732 года Сенат позволил Академии наук включить в команду Витуса Беринга профессора и двух студентов. Академия попросила увеличить квоту до двух или трех профессоров. Сенаторы согласились поднять ее до двух членов. Первыми кандидатами на зачисление в штат экспедиции стали астроном Луи Делиль де ла Кроер и химик Иоганн Георг Гмелин. Последний заболел, и на замену ему коллеги выбрали Миллера. 22 марта 1733 года Сенат утвердил новый тандем, а когда профессор химии выздоровел, его тоже отпустили в командировку на восток. В промежутке между двумя датами Миллер начал выпуск журнала «Собрание российских историй» и успел до отъезда опубликовать три части, отведя до трети каждого номера под летопись Нестора — и почти всё на родном немецком языке, которым, как мы помним, Елизавета Петровна владела в совершенстве…

Миллер покинул Санкт-Петербург 8 августа 1733 года, возвратился 14 февраля 1743-го с сорока массивными подшивками старинных документов, обнаруженных в архивах Тобольска, Енисейска, Иркутска, Пелыма, Якутска, Нерчинска, Березова и других городов. Василий Татищев, отосланный в Астрахань руководить калмыцкими улусами, отсутствовал в столице империи с 10 августа 1741-го. Посему не стоит особо удивляться тому, что 1 апреля 1743 года императрица встретилась именно с Миллером, первым добравшимся до берегов Невы. Профессор поднес государыне первый том «Описания сибирских народов» («Истории Сибири»), тут же отправленный в Академию наук для перевода «на российский диалект». Беседовал ли он тогда с Елизаветой на исторические темы, мы не ведаем, но сам факт аудиенции воочию продемонстрировал всем степень высочайшей благосклонности к уроженцу Вестфалии.

Парадоксально, но Миллер при русском дворе покровителей не имел — в отличие от Татищева, за которого хлопотали и соотечественники, и иностранцы, и энергичнее прочих М. И. Воронцов и И. Г. Лесток, а в академической среде его интересы отстаивал И. Д. Шумахер. Примечательная деталь: 28 февраля 1743 года Нартов получил из Астрахани от Татищева, тамошнего губернатора, заявку на отправку к нему знатока немецкого, дабы переложить на тот язык «древней руской гистории одну часть». Хотя «некоторым знатным благодетелям» историк обещал французскую копию со своего труда, боязнь оплошностей со стороны переводчика вынудила его, во французскую грамматику не вникавшего, перестраховаться. Кроме того, в бумаге подчеркивалось, что работа над первой частью практически закончена, однако в печать на русском языке он отдаст текст не ранее, чем будет готов немецкий вариант.

Иначе говоря, петербургские друзья уже гарантировали Татищеву выход в свет написанного им труда по русской истории — без всякой августейшей санкции, не нужной, если глава государства к данному предмету равнодушен. Тем не менее вышла осечка. Вояж Нартова в Москву убедил императрицу разобраться с обвинениями в адрес руководства академической канцелярии, сиречь Шумахера. 30 сентября 1742 года Елизавета Петровна повелела сформировать судебную комиссию. Через неделю Ивана Даниловича взяли под домашний арест. Комиссары — адмирал Н. Ф. Головин, тайный советник Б. Г. Юсупов и генерал С. Л. Игнатьев — распутали дело за полгода, придя к однозначному выводу: Шумахера оклеветали!

Увы, авторитет Ломоносова — единственного из членов Академической конференции (Ж. Н. Делиль с 1738 года ее заседания бойкотировал) примкнувшего к восстанию нижних чинов канцелярии, до сих пор мешает исторической науке взглянуть на эти события беспристрастно. Да, Шумахер был жестким, подчас несправедливо жестким администратором. Правда, без этой жесткости он вряд ли сумел бы уберечь детище Петра I от краха и развала. Мало того что академия финансировалась из бюджета на редкость скудно (около 25 тысяч рублей в год) и надлежало как-то изворачиваться, добывая дополнительные средства от спонсоров и книжной торговли, перекраивая в зависимости от приоритетности расходные статьи, так еще требовалось изо дня в день обуздывать амбициозность профессорского состава, поголовно состоявшего из иностранцев с высоким самомнением и связями при дворе, а потому заносчивого и конфликтного.

Иван Данилович умудрялся справляться с проблемами: и ученое высокомерие осаживал, и сводил концы с концами, оплачивая счета и погашая задолженности — естественно, при содействии секретарей, переводчиков, канцеляристов, копиистов и т. д. Не все могли выдержать напряженный ритм работы и непростой характер советника канцелярии. Вот часть сотрудников и взбунтовалась, объединившись со студентами, из-за повальной экономии жившими впроголодь, и избрала своим лидером Нартова, заведовавшего Инструментальной палатой Академии наук и неподотчетного Шумахеру. Увы, «мятежники» потерпели полное фиаско. Во-первых, они оказались в абсолютной изоляции: большинство сослуживцев во главе с секретарем Сергеем Волчковым и канцеляристом Василием Худяковым от них отмежевались, а члены Конференции, за одним исключением, либо осудили бунт, подобно Г. Ф. Миллеру, по приезде организовавшему сопротивление Нартову, либо промолчали, по примеру адъюнкта Г. Н. Теплова; наконец, многие из влиятельных персон, близких к академии (среди них, между прочим, значились лейб-медик А. Р. Санхес и В. Н. Татищев), открыто поддержали Шумахера. Во-вторых, подопечные петровского механика не сумели предъявить весомые доказательства «воровства» патрона, хотя судьи нисколько не препятствовали им. В итоге уже 28 декабря 1742 года комиссия отменила домашний арест Ивана Даниловича, а менее чем через год, 5 декабря 1743-го, его и вовсе реабилитировали и восстановили в должности .