– В одно безопасное место. Не волнуйся.
У неё просто не было сил волноваться. Из накатывающего забытья послышался голос Маккены:
– Как на тебя напали?
– Кто-то подошёл из переулка, когда я открывала машину. Моя ошибка. Я почувствовала, что сзади кто-то есть, но не успела среагировать. Хотя… Я набрала твой номер. Мне так кажется.
– Был звонок и сразу оборвался. Я ещё сидел в кафе. Я видел, в какую сторону ты пошла, и нашёл твою машину. Ты лежала между ней и стеной парковки, там бы тебя нескоро заметили.
Это может быть связано с каким-то другим делом?
– Сейчас я работаю только над твоим. Что у меня на голове? Я имею в виду, нового. На ощупь шишка. А на самом деле?
– На самом деле тоже. Под волосами, правда, незаметно. Объективно, это нападение – хорошая новость: значит, ты заставила их шевелиться.
– Почему они или она не убили меня?
– Зачем?
– Только не подумай, что я этим недовольна, – буркнула Лорейна. – Сегодня я занималась, по существу, только Стивеном Макбрайтом. Значит, кто бы ни засуетился, это связано с ним. И его-то как раз убили, а он знал ещё меньше, чем я. Макбрайт не был детективом, то есть его шансы раскопать что-то были ниже, чем у меня. Вообще, зачем его убили? Чтобы отнять деньги? Он правильно сказал: он был в таком состоянии, что отдал бы их без единого выстрела. Из-за чего-то, связанного с Беллой? Только его смерть придала весомости его подозрениям.
– Мы приехали, – Маккена въехал на подземную парковку.
Он помог ей выйти из машины и бережно поддерживал её в лифте. Лорейне было так плохо, что даже руки Маккены на её теле не вызывали никаких чувств. Головная боль пульсировала одной повторяющейся мыслью: «Только бы лечь».
Она постаралась отвлечься, глядя по сторонам. Подъезд – красивый и безликий, лифт с большими зеркалами: Лорейна вяло скользнула по себе взглядом: её длинные тёмные волосы растрепались и перепачкались, но на лице не было ни синяков, ни ссадин. Пальто после того, как она изображала тюленя в чикагской грязи, придётся сдать в чистку.
Маккена вывел её из лифта на двенадцатом этаже и, так же поддерживая, отвёл в одну из двух квартир, расположенных друг против друга. Это была какая-то вписка для его людей: просторная, почти совершенно пустая комната, большой матрас на полу, один шкаф, один стул, жалюзи опущены. Но здесь было чисто и легко дышалось. Не включая свет, Маккена посадил Лорейну на стул, достал из шкафа куртку, скатал из неё валик и положил на матрас, затем помог Лорейне лечь: она слишком замёрзла и устала, чтобы снимать пальто, пусть даже и грязное.
– Нам нужно проговорить часа три. После этого тебе не повредит уснуть, – Маккена сел на пол возле противоположной стены, игнорируя стул.
– О чём?
– Не знаю. О чём-то, что тебе интересно, иначе ты уснёшь.
– Что ты любишь из еды?
– Я к ней равнодушен. У тебя есть животные?
– Нет. Я бы хотела завести кошку, но ей будет скучно.
– Заведи двух кошек.
– Иногда я уезжаю из города на неделю, чтобы следить за кем-то или искать кого-то. Не думаю, что это хорошо для кошек.
Лорейна чувствовала, что глаза начинают слипаться.
– Ты любишь ходить в зоопарк? – спросил Маккена.
– Не очень. Мне жалко животных. Цирк ещё хуже…
– Говори, пожалуйста. Лорейна, постарайся.
– Первого января я думала, что тебе подарить… Почему ты носишь одни и те же запонки?
– Потому что они меня устраивают.
– Ясно. Твоё кольцо означает что-нибудь? Университетское? Или волшебное? Появится ли джинн, если его потереть?
– Скорее уж можно предположить, что я нёс его, чтобы бросить в Ородруин, и задержался… На самом деле однажды я попал в одну историю… Не буду рассказывать подробности, но после этого я заказал гравировку на внутренней стороне кольца и с тех пор ношу его в качестве напоминания… напоминания самому себе, – Маккена умолк на мгновение. – Как выглядит твоя квартира?
– Уютная. Небольшая. Там много книг. И вещи моих родителей. Мне она нравится тем, что она в одном доме с офисом.
– Вещи твоих родителей? Какие?
– Лампа – моя мать привезла её из Ирландии, три чашки, картина, часть книг тоже перекочевала из дома моих родителей. В общем-то и всё. Мне мало что удалось забрать, когда их не стало. Когда тебе девять лет, у тебя нет особого выбора.
Голова болела, но теперь скорее снаружи, там, где по ней ударили: постепенно внутренности её черепа переставали напоминать гулкий холл, полный боли. Мучительная тошнота прекратилась. Лорейна всё ещё чувствовала слабость, ей всё ещё было холодно, но всё было уже и вполовину не так плохо, как когда она пришла в себя.
– Интересно, а как выглядит твой дом? – спросила она. Роскошные автомобили Дилана Маккены, его дорогие рубашки, его идеальный мужской маникюр требовали соответствующего обрамления.
– Ты в одном из них: это моя квартира.
– Здесь никто не живёт.
– Я живу. По крайней мере, время от времени. У меня семь квартир в разных частях города и я приезжаю в них… в хаотическом порядке. Я сам не знаю утром, куда поеду вечером, – он помолчал. – Где тебе нравится бывать?
– Я люблю гулять вдоль Мичигана. Иногда кормлю белок в парке. А иногда я стою возле яхт и лодок и пою, если меня никто не слышит. Ещё я люблю железнодорожное депо. Но мне там всегда грустно.
– Почему?
– В детстве я называла его «полустанок Мечты». Но не все мечты сбываются, – Лорейна не стала развивать тему. – А ты? Животных у тебя тоже нет… Зоопарк? Вряд ли.
– Да, вряд ли.
– Тогда где любишь бывать ты? Куда ты ходишь, чтобы получить удовольствие?
Маккена задумался, Лорейне показалось в темноте, что он улыбается.
– Пожалуй, есть два места. Правда, это не только удовольствие… в обоих случаях. Я тоже люблю бывать на озере. Но обычно я езжу к заливу, смотрю на воду. Это напоминание о том, что может случиться с каждым из… нас.
…Многие поколения гангстеров, убитых выстрелом в грудь или в голову, вчера обладавших деньгами или властью, сегодня потерявших даже собственную жизнь. История Чикаго. История, отнюдь не ставшая прошлым: после вывода американских войск из Афганистана военных врачей стали отправлять на работу в Чикаго – в этом городе так много огнестрела, что полевые хирурги не теряют квалификации.
…Мёртвое тело Дилана Маккены, прошитое десятком пуль из автоматического пистолета, медленно опускается на дно, преодолевая сопротивление воды, бетонный блок тянет его на глубину, мокрая одежда облепила плоть… Слишком ярко. Слишком больно. Лорейне стало трудно дышать от сострадания или предчувствия.
– А в чём удовольствие? – спросила она, чтобы отогнать этот образ.