МАККЛЕЛЛАН: Джон, спасибо, я понял. Вы, конечно, можете и дальше продолжать в том же духе, но лично мне кажется, что на этом дискуссия по данному вопросу пока исчерпана. Я рассказал все, что мог. Пожалуйста, следующий вопрос, Дэйв.
ВОПРОС: И все-таки хотелось бы еще кое-что выяснить. Когда президент узнал, что Карл Роув передал журналисту сведения о жене Джозефа Уилсона и о решении…
МАККЛЕЛЛАН: Я считаю, что уже ответил на все эти вопросы. Боюсь, мне больше нечего сказать.
ВОПРОС: Когда президент узнал, что Карл Роув…
МАККЛЕЛЛАН: Повторяю, мне больше нечего сказать, Дэйв. Переходим к следующему вопросу.
ВОПРОС: Когда закончится расследование, сдержите ли вы свое слово? И выполнит ли президент свое обещание уволить любого, кто окажется причастным к делу?
МАККЛЕЛЛАН: Повторяю, я с радостью отвечу на все эти вопросы после завершения разбирательств.
ВОПРОС: И вдогонку еще один вопрос. Можете ли вы объяснить, каким образом, после того как адвокат Карла Роува выступил с публичным заявлением по поводу действий своего клиента, заместителя главы администрации, комментарии Белого дома могут повредить следствию?
МАККЛЕЛЛАН: Видите ли, представители соответствующих органов посчитали нужным, чтобы администрация воздержалась от публичного обсуждения этой темы, пока разбирательство не закончено. Инструкция распространяется на всех сотрудников Белого дома. Мы выполняем ее в интересах следствия.
ВОПРОС: Но, Скотт, неужели вы не чувствуете разницы между обычным комментарием и оказанием непосредственного воздействия…
МАККЛЕЛЛАН: Пожалуйста, следующий вопрос, Гойял.
ВОПРОС: Вообще-то, я еще не закончил…
МАККЛЕЛЛАН: Мы вернемся к этой теме через минуту. Ваш вопрос, Гойял.
Крайняя степень отчаяния побудила несчастного пресс-секретаря обратиться к Рагхубиру Гойялу, корреспонденту газеты «Индия глоуб», — ведь можно было легко предугадать, что этот репортер, скорее всего, задаст вопрос, связанный с внешней политикой: ситуацией в Индии и Пакистане. Понаблюдав немного за этими разборками по телевизору, я почти прониклась жалостью к Макклеллану: бедолага покрылся потом и смотрел на наседавших журналистов, как загнанный зверь на охотников.
Мы очень обрадовались, когда в газетах стали появляться статьи, авторы которых искренне сочувствовали нам и старались разобраться, что же на самом деле произошло и каковы могут быть последствия. Одни заголовки чего стоили: «О чем история Боба Новака?», «Посол Джо Уилсон продолжает борьбу с безответственностью администрации Буша», «Грядет новое сенсационное признание Роува? Пора надевать наручники?», «О чем Карл Роув рассказал журналисту „Тайм“», «Неожиданное сопротивление бывшего дипломата в вопросах иракской политики вынудило Белый дом объявить ему войну», «Оперативное сокрытие», «Дело об утечке все больше напоминает инцидент в Техасе во время предвыборной кампании 1992 года», «ЦРУ без прикрытия — Белый дом разоблачен». Журналисты не скупились на эмоциональные комментарии. Больше всего мне понравилась статья в «Лос-Анджелес таймс» от 18 июля под названием «Уилсон на мушке у правительства: как стало известно прокуратуре, Роув и Чейни намеренно дискредитировали мужа агента ЦРУ». Ознакомившись с этим материалом, я тут же разослала его по электронной почте всем друзьям, чтобы они порадовались за нас и поняли, что справедливость иногда все-таки торжествует.
Когда следствие всерьез заинтересовалось Карлом Роувом, Скутером Либби и их действиями в мае-июне 2003 года, мы с Джо опять оказались в центре общественного внимания и наша жизнь в очередной раз превратилась в кошмар. Телефон разрывался от звонков в любое время суток. К нам без предупреждения приходили какие-то незнакомые люди. Мы спали урывками — и на этот раз я уже была морально готова прибегнуть к помощи снотворного. Когда мы шли куда-нибудь вдвоем, нас узнавали и провожали долгими взглядами. Впрочем, от этого мы с Джо теперь чувствовали не досаду, как летом 2004 года, а, скорее, некое удовлетворение, ведь правда наконец-то должна была выйти наружу. Конечно, никто не знал, как обернется дело, и эта непредсказуемость несколько тревожила.
Между тем опросы общественного мнения продолжали демонстрировать снижение доверия граждан к администрации Буша. В июне 2005 года, несмотря на постоянные заявления правительства, что «дела в Ираке идут как нельзя лучше», рейтинг поддержки действий президента упал до жалких 43 процентов. В начале июля, всего через несколько часов после взрывов в лондонском метро, посол Египта в Ираке, похищенный за пять дней до этого, был казнен группировкой боевиков-исламистов, которая заявила о своей связи с «Аль-Каидой». В том же месяце министр обороны Рамсфельд совершил неофициальную поездку в Багдад, где частным образом встретился с премьер-министром временного правительства Ибрагимом Джафари. Рамсфельд сообщил собеседнику, что через год США планируют вывести войска из Ирака и руководство страны должно сделать все возможное, чтобы обеспечить стабильность, необходимую для такого шага. После того как в конце августа Белый дом не смог толком организовать ликвидацию последствий урагана «Катрина», общественность стала открыто выражать недовольство. Рейтинг президента продолжал падать. На улице посторонние люди приветствовали нас с Джо и говорили: «Держитесь! Мы с вами!» Когда мы ездили по городу в нашем темно-зеленом автомобиле с откидным верхом (фотография которого, в числе прочих, иллюстрировала статью о нас в журнале «Вэнити фэйр»), нам сигналили и показывали большой палец. Еще некоторое время назад мы о таком и не мечтали. Сейчас будущее уже не казалось таким безотрадным.
Однажды в июле я сидела в своем кабинете в Конторе. Дверь была открыта, и, бросив взгляд в коридор, я увидела, что в фойе по телевизору, настроенному, как всегда, на новостной канал «Фокс ньюс», показывают очередной репортаж о разглашении секретной информации. С экрана смотрела моя фотография. Разумеется, это была не первая и не последняя передача на эту тему — каждый день их крутили по всем каналам. Я уже почти свыклась со своей вынужденной «популярностью». Однако в тот момент я вдруг почувствовала, что подспудно меня все же что-то гнетет и беспокоит. Я не сразу поняла, что именно. Потом до меня дошло: в нашем многолюдном офисе ХХХХХХХХХХХХХХХХХХ не нашлось ни одного человека, который бы хоть словом обмолвился при мне по поводу происходящего. Как если бы все сговорились в упор не замечать огромного слона, вошедшего в комнату. Я не знала, как на это реагировать, и запаниковала. Неужели меня нарочно сторонятся? Неужели руководство хочет изолировать меня, чтобы поскорее от меня избавиться? Может быть, меня постепенно лишат доступа к секретным сведениям? Что вообще происходит? Уж не установлена ли в моем кабинете скрытая камера? Почему все молчат об утечке?
В тот день перед уходом с работы я зашла к заместителю начальника подразделения, плотно закрыла за собой дверь и напрямую спросила, получал ли он лично, как и все остальные сотрудники, распоряжение не говорить со мной о том, что произошло. Повисла неловкая пауза. Потом шеф принялся уверять меня, что от руководства никаких инструкций по этому поводу не поступало. Он объяснил, что коллеги просто не знают, что мне сказать, и «уважают чужое право на частную жизнь».