Фицджеральд, когда ему было едва за сорок, уже приобрел весомую репутацию государственного обвинителя, и в списке тех, против кого он выдвинул обвинения, значатся самые разнообразные и весьма влиятельные имена. В 1993 году он добился признания вины от известного мафиози — капо Джона Гамбино. Добился он и осуждения шейха Омара Абдель-Рахмана за взрыв во Всемирном торговом центре в 1993 году, а также представил первый обвинительный акт против террориста Усамы бен Ладена. В конце 2003 года он выдвинул против бывшего губернатора штата Иллинойс Джорджа Райана обвинение в преступном сговоре и мошенничестве. В 2005 году ведомство Фицджеральда предъявило обвинение в мошенничестве с использованием почты нескольким высокопоставленным помощникам демократа Ричарда Дейли, который был тогда мэром Чикаго, а также выдвинуло уголовное обвинение в отношении канадского медиамагната, британского лорда Конрада Блэка. Иными словами, на Фицджеральда не действовали ни богатство, ни статус, ни угрозы. Таким он предстает и в очерке о нем, напечатанном в 2005 году в газете «Вашингтон пост»: «Крепко сложенный бывший игрок в регби, который едва ли не до тридцати лет наслаждался грязью и драками на поле, Фицджеральд совершенно уверен в себе. Он не испугался бен Ладена и, похоже, теперь без всякого трепета разбирается одновременно с Белым домом Буша и с „Нью-Йорк таймс“ — двумя наиболее влиятельными и привилегированными институтами в стране». И друзья, и критики единодушно описывали его как человека честного и неутомимого в поисках правды. Вскоре у нас должна была появиться возможность встретиться с ним лично и составить о нем собственное впечатление.
Ненастным и дождливым днем в начале 2004 года я покинула Контору и подъехала к красивому офисному зданию в центре. После прохождения пункта охраны, миновав рентгеновскую рамку и получив электронный пропуск, я поднялась на лифте в офис прокурора. После вызова по звонку меня проводили в слабо освещенный конференц-зал со стандартным для правительственных учреждений набором мебели. Через минуту вошел Фицджеральд со своим заместителем и крепко пожал мне руку. Несмотря на серьезность, он был приветлив и обаятелен. Я сразу почувствовала некоторое облегчение и по его просьбе приступила к описанию своей карьеры и того, чем я занималась до поездки Джо в Нигер, а также последующих событий. Фицджеральд не делал никаких записей, но слушал очень внимательно, практически не сводя с меня глаз все время, пока я говорила. У меня сложилось впечатление о нем как о необычайно умном и сострадательном человеке, который, вероятно, обладал хорошим чувством юмора. Позднее я прочитала, что ему в особенности нравилось разыгрывать своих коллег. Когда мы встали, чтобы обменяться рукопожатием в конце нашей встречи, я сказала ему, что единственное, на что мы с Джо надеемся, — «это на энергичное и всестороннее расследование и на то, что правосудие свершится». Фицджеральд ответил, что он «сделает все возможное, чтобы так оно и произошло». Я безоговорочно ему поверила.
Глава 11
За год до ада
Когда в апреле 2004 года была опубликована книга Джо «Политика правды», мы устроили в честь этого события праздничную вечеринку. Теплым вечером в самый разгар весны, когда в Вашингтоне пышным цветом распускаются азалии, множество наших друзей и сторонников пришли к нам на бокал шампанского, чтобы обменяться дружеским рукопожатием и поздравить нас. Приемы по случаю выхода книги происходят в Вашингтоне чуть не на каждом шагу, поскольку, кажется, буквально все рано или поздно пишут и издают книги, но для любого автора это, безусловно, особое событие, и Джо по праву гордился своей работой. Особенно он радовался возможности написать не столько о пресловутой утечке информации, сколько о своей двадцатипятилетней карьере; это был ценный труд по истории дипломатии. Его бывшие коллеги по внешнеполитическому ведомству в неформальной обстановке высоко оценивали его реалистичное описание тяжелой и неблагодарной работы, которую выполняют дипломаты в разных уголках мира. Первые отзывы были в своем большинстве положительными, и вскоре книга, к большому нашему удивлению, оказалась в списке бестселлеров по версии газеты «Нью-Йорк таймс». Я даже начала наблюдать за ее рейтингом на сайте Amazon.com, испытывая тайную радость по мере того, как книга с каждым днем поднималась на строчку выше. Очень немногим авторам удается выручить какие-то значительные деньги от продажи книги, и мои финансовые планы относительно авторских отчислений были вполне скромными: я надеялась, что нам удастся получить сумму, достаточную для замены рассохшегося и местами подгнившего настила веранды. Джо забавляла мысль о том, что он стал настоящим писателем, и он шутливо настаивал, чтобы я купила ему вельветовый пиджак с заплатами на локтях. Это было счастливое время.
Несколько дней спустя одна состоятельная и хорошо известная сборщица добровольных пожертвований в пользу Демократической партии любезно предложила провести в своем нежно-розовом особняке в Джорджтауне прием в нашу честь по случаю выхода книга. Это было одно из первых наших с Джо появлений на публике, и хотя я испытывала гордость за мужа, мое собственное присутствие в публичном пространстве все еще вызывало во мне чувство дискомфорта и настороженности. Я содрогалась при мысли о том, что становлюсь публичной персоной. Джо непринужденно беседовал с гостями, рассказывал занятные истории и позировал для фотографий, а я отошла в сторону и встала у фортепиано, вдыхая божественный аромат лилий, который исходил от многочисленных букетов, и гости подходили ко мне, чтобы обменяться рукопожатием и высказать добрые пожелания. Многие из присутствующих говорили, что считают нас с мужем героями: его — за высказывание правды, а меня — за общественное служение в рамках нелегкой профессии. Конечно, слышать комплименты было приятно, но вместе с тем я чувствовала определенное замешательство. Ни Джо, ни я героями себя не считали — мы выполняли свою работу и старались поступать так, как подобает гражданину демократической страны. При этом мы понимали, конечно, что стали символами сопротивления администрации, которая той весной чем-то напоминала мощный многотонный грузовик, несущийся по дороге. Джо оказался в числе тех немногих, кто публично разоблачал наглость и коварство Белого дома. Правда, это была не вполне та роль, которую я или Джо хотели бы играть, и мне было не по себе. Я еще не нащупала почву под ногами в этом новом для себя мире и чувствовала себя уязвимой, хотя старалась улыбаться и высказываться как можно более убедительно. Тот вечер стал одним из последних приятных воспоминаний: нам предстояло хранить их на протяжении долгого времени — наши противники уже готовились взять реванш.
С наступлением 2004 года — года президентских выборов — положительные отзывы о книге и высказывания в поддержку Джо сменились резкими редакционными статьями и язвительными комментариями со стороны правых. Одобрительный отклик в печати, которым была встречена книга, казалось, приводил в ярость тех, кто видел в Джо и его критических высказываниях — касались ли они желтого кека или утечки информации — если не угрозу, то по крайней мере нежелательную помеху в канун ожидаемой ноябрьской победы президента. Весьма показательно то, что критики не оспаривали какие-либо приведенные Джо факты или книгу в целом: их выпады носили ярко выраженный личный характер. В частности, журналист и бывший сотрудник Республиканского национального комитета Клифф Мэй написал следующее: «Ободренный славословиями „Вэнити фэйр“, [Джо Уилсон] наскоро состряпал книжонку, украсив обложку портретом элегантного себя и снабдив ее велеречивым названием „Политика правды: В тенетах лжи, приведшей к войне и выдаче моей жены, штатного агента ЦРУ. Мемуары дипломата“». Далее Мэй, перевернув все с ног на голову, утверждал, что меня выдал вовсе не Новак, а… Джо: «Если это не Новак разгласил, что Валери Плейм была секретным агентом, то кто же? Есть все основания полагать, что это был не кто иной, как сам Джо Уилсон».