Осень ацтека - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 2

— В древних архивах различных народов Сего Мира, — промолвил тогда старый Канаутли, Хранитель Памяти Ацтлана, доводившийся, кстати, дедом моим дяде и матери, — хранятся записи о правившем некогда Пернатом Змее, величайшем из вождей. Там говорится, что Кецалькоатль, правитель тольтеков, которого впоследствии стали чтить как величайшего из богов, имел белую кожу и на лице его обильно росли волосы.

— Неужто ты хочешь сказать?.. — начал было другой член Совета, жрец нашего бога войны Уицилопочтли, но Канаутли перебил его, чего и следовало ожидать: ведь всем было хорошо известно, как любит поговорить мой прадед.

— Существуют также сведения о том, что Кецалькоатль отрёкся от власти над тольтеками, поскольку совершил постыдный поступок. Возможно, его народ так бы ничего и не узнал, но правитель сам признался, что, будучи пьян, — он перебрал хмельного напитка октли, — совершил акт ау ил нема с собственной сестрой. Или, по другим сведениям, с родной дочерью. Тольтеки столь высоко чтили своего божественного правителя, что, бесспорно, не стали бы поминать ему содеянное, но Пернатый Змей не мог простить себя сам.

Несколько членов Совета торжественно кивнули. Канаутли продолжил:

— Вот почему он соорудил — одни говорят, что якобы сплёл из перьев, а другие, будто бы свил из живых змей, — плот и отплыл на нём за Восточное море. Его подданные распростёрлись ниц на берегу, громко оплакивая его уход, и Кецалькоатль, откликнувшись на их стенания, заверил свой народ, что когда он снимет с себя вину достаточным покаянием, то вернётся к ним. Однако время шло, от самих тольтеков давно уже остались лишь воспоминания, а Кецалькоатля с тех пор так никто и не видел.

— С тех пор и до нынешних, да? — проворчал мой дядя Миксцин. Он никогда не отличался слишком уж кротким и благодушным нравом, а принесённая гонцом новость вовсе не вызвала у него восторга. — Ты это хочешь сказать, Канаутли?

— Акюин икснетла? — промолвил, пожав плечами, старик.

— Кто знает? — эхом отозвался другой пожилой член Совета. — Я знаю только это, не больше, поскольку всю свою трудовую жизнь был рыбаком. И могу с уверенностью сказать, что построить плот, способный переплыть море, преодолеть рифы, мели и буруны прибоя, почти невозможно.

— Это для тебя невозможно, — заметил третий член Совета, — а бог вполне мог справиться с этой задачей. Кроме того, если в прошлом Пернатый Змей и столкнулся с трудностями, то, похоже, за минувшее время многому научился. Назад-то он приплыл не на плоту, а на крылатых домах.

— А зачем ему потребовалось несколько таких домов? — полюбопытствовал ещё один член Совета. — Он ведь уплыл один. А вернулся, выходит, с многочисленной командой? Или с пассажирами?

— Не забывайте о том, — напомнил собравшимся Канаутли, — что со времени его отплытия миновало несчётное множество вязанок лет. За прошедшие столетия Кецалькоатль мог взять в жёны множество дочерей разных племён, и его потомство могло составить многочисленные народы.

— А представляет ли хоть кто-нибудь из вас, — произнёс чуть дрожащим голосом жрец бога войны, — каковы будут последствия возвращения Кецалькоатля... если, конечно, это Кецалькоатль?

— Я ожидаю множества перемен к лучшему, — отозвался мой дядя, которому всегда доставляло удовольствие приводить в замешательство жрецов. — Пернатый Змей был мудрым, заботливым и доброжелательным богом. Никогда впоследствии Сей Мир не благоденствовал так, как в его правление. На этом сходятся все повествования.

— Да, но ведь тогда все прочие наши боги будут низведены до положения мелких божков, а то и вовсе забыты! — вскричал, ломая руки, жрец Уицилопочтли. — Как и все мы, жрецы этих богов. Нас лишат многочисленных почестей, сделав ниже самых низких рабов. Нам придётся просить милостыню или умирать с голоду!

— Как я и сказал, — проворчал мой неумолимый дядя, — это будут перемены к лучшему.

Впрочем, очень скоро юй-текутли Миксцин и его Изрекающий Совет перестали спорить о том, в каких отношениях состоят, если вообще состоят, пришельцы с богом Кецалькоатлем. На протяжении следующих полутора лет не проходило и месяца, чтобы из Теночтитлана не прибывал очередной скороход со всё более ошеломляющими и всё более тревожными новостями. От одного гонца мы узнали, что чужаки не боги и не потомки богов, а всего лишь смертные люди, именующие себя испанцами или кастильцами. Эти два названия их племени употреблялись наравне друг с другом и казались взаимозаменяемыми, но звучание второго легче приспосабливалось к языку науатль, так что долгое время мы именовали чужеземцев кастильтеки. Другой скороход сообщил, что эти кастильтеки всё же напоминают богов — по крайней мере, богов войны — тем, что они жестокие, алчные, свирепые, безжалостные и жадные до завоеваний, ибо, не устрашаясь преград, силой прокладывают себе путь от побережья Восточного моря вглубь суши.

Следующий скороход сообщил, что кастильтеки, во всяком случае это относится к их способу ведения войны, проявляют несомненные способности: так что похоже, что они если и не боги, то по меньшей мере могущественные колдуны. Многие из них ездят верхом на огромных безрогих оленях, иные изрыгают из ужасающих труб громы и молнии. Их стрелы, копья и мечи имеют лезвия и наконечники из острого металла, не гнущегося и не ломающегося при ударах, а тела покрыты доспехами из того же металла, непробиваемого для обычного оружия.

Потом явился гонец в траурной белой накидке и с волосами, заплетёнными особым способом, возвещающим о дурном характере доставляемых им вестей. Он сообщил, что по пути на запад захватчики побеждают одно наше племя за другим — тотонаков, тепейяуаков, тлашкалтеков, — и побеждённые, но уцелевшие воины присоединяются к их армии, численность каковой, таким образом, по мере продвижения не только не уменьшается, но и существенно возрастает. (Тут я, имея возможность судить на основании собственного опыта, мог бы заметить, что многие из этих воинов присоединялись к чужеземцам без особого принуждения, ибо народы, издавна платившие тяжкую дань Теночтитлану, ненавидели мешикатль и теперь надеялись поквитаться с давними угнетателями).

Наконец в Ацтлан, в ставшей уже привычной белой накидке и с возвещающей о горестях причёской, прибыл скороход, который поведал, что кастильтеки, белые люди, вступили в сам Теночтитлан. Причём допущены они туда были, — трудно поверить! — по личному приглашению некогда могущественного, но теперь утратившего волю Чтимого Глашатая Мотекусомы. Мало того, эти пришельцы не просто прошли через город и продолжили путь на запад, но заняли его и, похоже, всерьёз вознамерились там обосноваться.

Поначалу один из дядюшкиных советников, — я имею в виду уже упоминавшегося здесь жреца бога Уицилопочтли — несколько успокоился, поняв, что раз о возвращении Кецалькоатля речи больше не идёт, то его собственному положению, стало быть, ничто не угрожает. Однако очень скоро его страхи вернулись и во много раз усилились, ибо тот самый последний скороход сообщил:

— В каждом городе и в каждой деревне, попадавшихся им на пути в Теночтитлан, эти свирепые кастильтеки уничтожали любой храм-теокальтин, разрушали каждую пирамиду-тламанакали, низвергали и уничтожали все до единой статуи наших богов и богинь. Вместо них пришельцы воздвигли примитивные деревянные изображения жеманно улыбающейся белой женщины, держащей на руках белого младенца. По словам чужеземцев, именно почитание смертной женщины, родившей божественное дитя, и является основой их малопонятной веры, именуемой кристанйотль.